Агата Кристи - К берегу удачи. Кривой домишко. Объявлено убийство. Три слепых мышонка

Он умолк. Я терпеливо ждал. Если он хочет выговориться, я не буду ему мешать.

— Вы ведь были здесь на днях, когда старший инспектор высказал свое чудовищное предположение? О миссис Леонидис и обо мне… Это было ужасно. Чувствуешь свою полную беспомощность. Ты не можешь запретить людям так думать. Но все это подлая ложь. Только потому, что она… Она была намного моложе своего мужа. Какие чудовищные мысли приходят людям в голову… просто ужасные. Я чувствую… я не могу не видеть, что это заговор.

— Заговор? Любопытно.

Это было действительно любопытно, хотя и не в том смысле, как это понимал Лоренс.

— Дело в том, что семья… семья миссис Леонидис мне никогда не симпатизировала. Они всегда относились ко мне высокомерно. Я всегда чувствовал, что они меня презирают.

У него начали дрожать руки.

— И все только потому, что у них всегда были деньги… и власть. Они смотрят на меня сверху вниз. Кто я для них? Простой учителишка, всего лишь жалкий трус, отказавшийся служить в армии. А я отказался по велению совести. Да, именно совести!

Я ничего не ответил.

— Ну хорошо, а что такого, если я боялся? — выкрикнул он. — Боялся, что не справлюсь с собой. Боялся, что не смогу, когда понадобится, заставить себя спустить курок. А где гарантия, что перед тобой нацист? А может быть, это порядочный человек, какой-нибудь деревенский парень, не имеющий отношения к политике… его просто призвали на военную службу. Я считаю, что война аморальна. Вы можете это понять? Да, именно так — война аморальна!

Я по-прежнему хранил молчание, полагая, что этим добьюсь большего, чем если стану ему возражать или соглашаться с ним. Лоренс Браун вел спор сам с собой, постепенно все больше раскрываясь.

— Они всегда надо мной смеялись. — Голос его задрожал. — У меня какой-то особый талант делать из себя посмешище. И это вовсе не оттого, что у меня не хватает мужества, однако я всегда делаю что-то не так. Я однажды бросился в горящий дом, чтобы спасти женщину. Но как только я туда вошел, я сразу же перестал ориентироваться и, задохнувшись от дыма, потерял сознание. Я доставил массу хлопот пожарным, пока они искали меня. Я слышал, как кто-то из них сказал: «И зачем этот болван полез не в свое дело?» Мне не надо ни за что браться — все равно ничего путного не выйдет, все против меня. И тот, кто убил мистера Леонидиса, все сделал так, чтобы подозрение обязательно пало на меня. Его убили для того, чтобы погубить меня.

— А что вы скажете о миссис Леонидис?

Он вдруг покраснел и стал больше похож на человека и меньше на мышь.

— Миссис Леонидис ангел, — пробормотал он. — Настоящий ангел. С какой нежностью и добротой она относилась к своему престарелому мужу. Это совершенно удивительно. Дико, просто дико думать, что она может быть причастна к убийству! Этого не понимает только этот дубина инспектор.

— У него предвзятое отношение. В его архивах немало дел, где пожилые мужья были отравлены прелестными молодыми женами.

— Невыносимый болван! — сказал сердито Лоренс Браун.

Он отошел к стоящему в углу шкафу и начал рыться в книгах.

Решив, что его пора оставить в покое, я неторопливо вышел из комнаты. Когда я проходил по коридору, дверь слева отворилась и на меня почти упала Жозефина. Она появилась так внезапно, словно черт в старинной пантомиме [142] Пантомима — небольшое театральное представление с несложным содержанием, в котором мысли и чувства автора передаются без слов, только с помощью мимики, жестов и телодвижений. . Лицо и руки ее были в грязи, с уха свисала длинная паутина.

— Где ты была, Жозефина?

— На чердаке.

Я заглянул в полуоткрытую дверь. Несколько ступенек наверх вели в какое-то квадратное чердачное помещение, в темной глубине которого стояли большие баки для воды.

— Что ты там делала?

— Занималась расследованием, — отрезала она сухо.

— Что можно расследовать в чулане, где одни баки?

Она, однако, уклонилась от ответа и только сказала:

— Пойду умоюсь.

— Не помешало бы, — согласился я.

Жозефина скрылась за дверью ближайшей ванной, но тут же выглянула снова.

— По-моему, настало время для второго убийства, вам не кажется? — заявила она.

— Что ты болтаешь? Какое второе убийство?

— Но ведь в книгах всегда за первым следует второе убийство, сейчас как раз пора. Если в доме кто-нибудь о чем-то подозревает, его убирают прежде, чем он успевает рассказать о том, что именно он знает.

— Ты начиталась детективов. В жизни бывает все совсем не так. И если в этом доме кто-нибудь что-то и знает, он, уж во всяком случае, не собирается об этом рассказывать.

— Иногда оно и есть то, о чем они не знают, что в действительности знают.

Донесшийся из ванной ответ Жозефины прозвучал маловразумительно, тем более что он был заглушен шумом льющейся воды.

Я зажмурился от напряжения, пытаясь понять смысл того, что она сказала. Затем, оставив Жозефину, я спустился этажом ниже.

Когда я шел от входной двери к лестнице, я услыхал легкий шорох, и из гостиной вышла Бренда Леонидис.

Она направилась прямо ко мне и, не отрывая взгляда от моего лица, схватила меня за руку.

— Ну что? — спросила она.

В ее вопросе я почувствовал то же нетерпеливое желание получить хоть какие-то сведения, что и у Лоренса Брауна, но только сформулирован вопрос был куда жестче и звучал гораздо выразительнее.

— Ничего, — сказал я, покачав головой.

Она глубоко вздохнула.

— Мне очень страшно, Чарлз. Так страшно…

Страх ее был каким-то щемяще неподдельным. И в этом тесном пространстве он передался мне. У меня возникло желание успокоить ее, помочь… И снова меня охватила острая жалость к ней, такой одинокой среди враждебно настроенных домочадцев.

У нее, наверно, мог бы вырваться крик: «А на моей стороне кто?» [143] Цитата из Библии — Вторая Книга Царств, 36:32.

И каков был бы ответ? Лоренс Браун? Что он вообще такое, Лоренс Браун? В трудную минуту на него вряд ли можно положиться. Слабое создание. Перед глазами у меня встала картина: эти двое накануне вечером, выскользнувшие из темного сада.

Мне хотелось ей помочь. Очень хотелось. Но что я мог сделать для нее? Что сказать? В глубине души меня жгло чувство вины, будто за мной следят полные презрения глаза Софии. Я вспомнил, как она сказала: «Попался на удочку».

София не входила, не желала входить в положение Бренды, такой сейчас одинокой, подозреваемой в убийстве. И без единой близкой души вокруг.

Бренда сказала:

— Завтра дознание. А потом… потом что будет?

Я обрадовался, что могу хоть чем-то ее утешить.

— Ничего страшного, — успокоил я ее. — Не стоит так волноваться. Дознание отложат, чтобы дать возможность полиции всех опросить. Правда, отсрочка развяжет руки прессе. До сих пор ведь в газетах не было сообщений о том, что смерть эта не была естественной. Леонидисы люди с положением. Но как только объявят отсрочку, тут-то и начнется цирк (какие иногда приходят на ум несуразные слова. Цирк. Почему из всех слов я выбрал именно это?).