Агата Кристи - Смерть приходит в конце. День поминовения. Лощина

— Хэлло, Генриетта! Хочешь попробовать, сможешь ли ты убить грабителя?

Генриетта взяла револьвер.

— Правильно… Так! Теперь целься!

Бах!

— Промазала! — сказал сэр Генри. — Теперь вы, Герда!

— О, я думаю, что я…

— Смелей, миссис Кристоу! Это очень просто!

Зажмурив глаза и вздрогнув, Герда выстрелила.

Пуля пролетела еще дальше от мишени, чем у Генриетты.

— О-о, я тоже хочу! — сказала, подходя, Мидж. — Это труднее, чем кажется, — заметила она после нескольких выстрелов. — Но забавно!

Из дома вышла Люси. За ней следовал высокий, мрачного вида молодой человек, с сильно выдающимся кадыком на худой шее.

— Это Дэвид! — сказала леди Энкейтлл.

Затем, взяв револьвер у Мидж, перезарядила его и, пока муж здоровался с Дэвидом, не говоря ни слова, всадила три пули близко от центра мишени.

— Отлично, Люси! — воскликнула Мидж. — Я не знала, что стрельба из револьвера входит в число твоих талантов!

— Люси всегда убивает своего противника, — серьезно заметил сэр Генри.

Помолчав, он задумчиво сказал:

— Однажды это оказалось очень кстати. Помнишь, дорогая, тех головорезов, которые напали на нас на азиатском берегу Босфора? [160] Босфор — узкий пролив между Мраморным и Черным морями. Двое навалились на меня, и мы катались по земле. Они хотели меня задушить.

— А что сделала Люси?

— Она дважды выстрелила в эту свалку. Я даже не знал, что у нее был пистолет. Одному прострелила ногу, другому плечо. Я был на волосок от гибели. Понять не могу, как она не попала в меня?!

Леди Энкейтлл мило улыбнулась мужу.

— Думаю, иногда приходится рисковать, дорогой, — сказала она мягко. — В таких случаях нужно действовать быстро, не раздумывая.

— Отличная мысль, дорогая! — воскликнул сэр Генри. — Хотя меня слегка огорчил тот факт, что риску подвергался я сам!

После чая Джон пригласил Генриетту погулять, а леди Энкейтлл заявила, что обязательно должна показать Герде свой рокарий, хотя, конечно, сезон не очень подходящий.

«Прогулка с Джоном, — думала Генриетта, — совсем не похожа на прогулку с Эдвардом. С Эдвардом можно потихонечку брести. Он не любит себя утомлять». А за Джоном она поспевала с трудом. Когда они добрались до Шавл Дауна, Генриетта взмолилась, задыхаясь:

— Джон, ведь это не марафон! [161] Марафон — спортивный бег на дистанцию 42 км 195 м (по названию древнегреческого поселения в Аттике к северо-востоку от Афин, где в 490 году до н. э. греки в сражении победили персов; воин, посланный с вестью о победе в Афины, добежав без остановки до города и передав сообщение, упал замертво).

— Я тебя совсем загонял! — Он замедлил шаг и улыбнулся.

— Да нет, я… просто зачем это нужно? Мы ведь не поезд догоняем. Откуда такая неистовая энергия? Ты что, пытаешься убежать от самого себя?

Джон резко остановился.

— Почему ты так говоришь?

— Я не имела в виду ничего определенного. — Генриетта с удивлением смотрела на него.

Джон снова двинулся вперед, но шел теперь медленнее.

— По правде говоря, — сказал он, — я устал… очень устал…

Генриетта уловила в его голосе нотку апатии.

— Как мамаша Крэбтри? Ей лучше?

— Рано еще говорить об этом. Надеюсь, мне удалось найти то, что нужно. Если я прав, — он снова ускорил шаг, — многие наши методы придется пересмотреть. Надо будет заново изучить всю проблему гормонной секреции в целом.

— Ты хочешь сказать, что будет найдено средство от болезни Риджуэя? И от нее перестанут умирать?

— Между прочим, и это…

«Какие странные люди, эти врачи, — подумала Генриетта. — Между прочим!»

— С научной точки зрения это открывает широкие возможности. — Джон глубоко вздохнул. — А все-таки как хорошо оказаться здесь, глотнуть свежего воздуха… Увидеть тебя! — Он улыбнулся внезапной, мимолетной улыбкой. — И для Герды это полезно.

— Уж конечно, Герда в восторге от «Лощины»!

— Разумеется! Между прочим, я встречался раньше с Эдвардом?

— Ты встречался с ним дважды, — сухо сказала Генриетта.

— Не помню. Он из каких-то неопределенных, незаметных людей.

— Эдвард очень милый. Мне он всегда нравился.

— Ну стоит ли терять время на Эдварда! Такие люди — не в счет!

— Иногда, Джон, мне просто страшно за тебя! — тихо сказала Генриетта.

— Страшно? — удивленно посмотрел на нее Джон. — Почему?

— Ты ничего не видишь вокруг… Ты просто слепой!

— Слепой?!

— Ты не видишь, не знаешь, что чувствуют люди…

— Ну я бы этого не сказал!

— Ты видишь только то, на что смотришь. Ты… как луч маяка! Мощный луч, направленный на то, что тебя интересует, и все остальное — сплошная темнота.

— Генриетта, милая, о чем ты?

— Это опасно, Джон! Ты полагаешь, что все тебя любят, все доброжелательны. Например, Люси.

— Разве Люси мне не симпатизирует? — спросил он удивленно. — Мне она всегда нравилась!

— И поэтому ты решил, что она отвечает тем же? А я совсем в этом не уверена. И Герда и Эдвард… Или Мидж и Генри?.. Откуда ты знаешь, что они о тебе думают?

— А Генриетта? Ты знаешь, что она чувствует? — Он на минуту взял ее за руку. — По крайней мере, в тебе я уверен!

Она быстро отдернула руку.

— Ты ни в ком не можешь быть уверен, Джон! Ни в ком!

Лицо Джона помрачнело.

— Нет, я с этим не согласен! Я уверен в тебе и в себе. По крайней мере…

Тень пробежала по его лицу.

— Джон, что случилось?

— Знаешь, на чем я поймал себя сегодня? Я заметил, что все время повторяю нечто невероятно странное: «Я хочу домой!» Я повторял эту фразу, не имея ни малейшего понятия, что она значит!

— Очевидно, ты имел в виду что-то определенное, — медленно произнесла Генриетта.

— Ничего! — резко сказал Джон. — Абсолютно ничего!

Вечером за обедом Генриетту усадили рядом с Дэвидом, и тонкие брови Люси просигналили ей команду, нет, не команду, Люси никогда не командовала, а просьбу…

Сэр Генри старался занять Герду и явно преуспел в этом. Джон с интересом и видимым удовольствием следил за стремительными, оригинальными поворотами мысли Люси, легко перескакивающей с предмета на предмет. Мидж вела сухую, какую-то неестественную беседу с Эдвардом, более рассеянным, чем обычно.

Дэвид сердито смотрел на всех и крошил хлеб нервными пальцами. Он ехал в «Лощину» с большим нежеланием. До сих пор ему не приходилось встречаться ни с сэром Генри, ни с леди Энкейтлл, и, относясь отрицательно ко всей Британской империи вообще, он был готов так же критично отнестись к своим родственникам. Эдварда он знал раньше и презирал как дилетанта. Остальных гостей он тоже оценивал критически. Родственники, по его мнению, вообще довольно несносны, кроме того, от него, очевидно, ожидают какого-то общения, разговоров, одним словом, того, что он терпеть не может.