Агата Кристи - Смерть приходит в конце. День поминовения. Лощина

— Разумеется. — Имхотеп встал. Теперь он снова был преисполнен спеси и самоуверенности. — Яхмос ждет меня в зале с делами, которые требуют моего немедленного вмешательства. Кроме того, следует обсудить решения, которые были приняты без меня. Как ты всегда говоришь, горе, посетившее человека, не должно мешать главным в его жизни занятиям.

И он поспешил к дверям.

Иза иронически улыбнулась, потом ее лицо снова стало мрачным. Она покачала головой и тяжело вздохнула.

Яхмос вместе с Камени ждал отца. Хори, доложил Яхмос отцу, с самого начала неукоснительно следил за подготовкой к погребению — прежде всего за работой бальзамировщиков и изготовителей саркофага [44] Саркофаг — маленькая гробница, иногда состоящая из многих частей и представляющая собой сложное сооружение, имитирующее земное жилище покойника. .

После получения известия о смерти Нофрет Имхотепу потребовалось несколько недель, чтобы добраться до дому, и теперь все было готово к погребению. Тело долго пролежало в крепком соляном растворе, затем, высушив его, бальзамировщики постарались восстановить прежний внешний облик покойной, натерли тело душистыми маслами и травами, обмотали, как полагалось, полотняными пеленами и поместили в саркофаг.

Яхмос сказал, что выбрал для погребения небольшую нишу в скале, в которую потом положат и тело Имхотепа. Он подробно доложил о всех своих распоряжениях, и Имхотеп одобрил их.

— Ты отлично потрудился, Яхмос, — довольно проговорил Имхотеп. — Принял правильное решение и действовал, не теряя присутствия духа.

Яхмос обрадовался, он никак не ожидал, что отец похвалит его.

— Ипи и Монту берут за бальзамирование слишком много, — продолжал Имхотеп. — Эти канопы [45] Канопы (от греч. названия древнеегипетского города в устье Нила) — четыре высоких сосуда из алебастра, фаянса и т. п., в которые помещали внутренности покойного, вынутые при бальзамировании, и которые ставили в специальный ящик с рельефными изображениями богинь-покровительниц: Исиды, Нефтиды, Мут и Нейт. , например, не стоят того, что за них просят. Подобное расточительство ни к чему. Кое-какие из предъявленных ими счетов представляются мне непомерными. Вся беда в том, что услугами Ипи и Монту пользуется семья нашего правителя, а потому они считают себя вправе требовать самой высокой платы. Было бы куда лучше обратиться к менее известным мастерам.

— Поскольку ты отсутствовал, — принялся оправдываться Яхмос, — мне пришлось решать эти вопросы самому. Я рассудил, что наложнице, которой ты дорожил, должны быть оказаны наивысшие почести.

Имхотеп кивнул и потрепал Яхмоса по плечу.

— Вот тут ты ошибся, сын мой, хотя и исходил из самых лучших побуждений. Я знаю, ты обычно очень осторожен в расходах, и понимаю, что в этом случае лишние затраты были допущены только, чтобы порадовать меня. Однако я не так уж богат, а наложница — это… всего лишь наложница. Откажемся, пожалуй, от наиболее дорогих амулетов и… Дай-ка мне посмотреть, не найдется ли возможности сэкономить еще на чем-нибудь… Камени, читай список услуг и называй их стоимость.

Камени зашелестел папирусом.

Яхмос с облегчением вздохнул.

Кайт вышла из дому и присоединилась к женщинам, которые расположились вместе с детьми возле водоема.

— Ты была права, Сатипи, — сказала она, — живая наложница совсем не то, что мертвая.

Сатипи посмотрела на нее затуманенным, невидящим взглядом и промолчала.

— Что ты имеешь в виду, Кайт? — зато быстро откликнулась Ренисенб.

— Для живой наложницы Имхотепу ничего не было жаль: нарядов, украшений, даже земель, которые по праву должны были унаследовать его сыновья. А сейчас он только и думает о том, как бы сократить расходы на погребение. И верно, чего зря тратиться на мертвую женщину? Да, Сатипи, ты была права.

— А что я говорила? Я что-то не помню, — пробормотала Сатипи.

— И очень хорошо, — отозвалась Кайт. — Я тоже уже не помню. И Ренисенб забыла.

Ренисенб молча смотрела на Кайт. Что-то в голосе Кайт, какая-то нота угрозы, резанула ей слух. Она привыкла считать Кайт не очень умной, но приветливой и покладистой. А сейчас ей показалось, что ничем не приметная Кайт и Сатипи поменялись ролями. Обычно властная и задиристая Сатипи стала тихой, даже робкой, а тихоня Кайт вдруг принялась командовать.

Но людские характеры, рассуждала про себя Ренисенб, в один день не меняются. А может, меняются? Ничего не поймешь. Вправду ли Кайт и Сатипи за последние несколько недель вдруг так изменились, или перемена в одной из них вызвала перемену в другой? Сделалась ли Кайт вдруг властной или просто кажет-с я такой, потому что Сатипи пала духом?

Сатипи явно стала другой. Голоса ее, обычно бранившей всех подряд, не было слышно, походка ее стала бесшумной и нетвердой, так не похожей на прежнюю уверенную поступь. Ренисенб объясняла столь разительные перемены потрясением, вызванным смертью Нофрет, но что-то уж подозрительно долго Сатипи не могла прийти в себя. Было бы куда больше похоже на Сатипи, продолжала размышлять Ренисенб, откровенно, ни от кого не таясь, ликовать по поводу внезапной и безвременной кончины наложницы. А она всякий раз, когда упоминается имя Нофрет, почему-то испуганно ежится. Даже Яхмос, по-видимому, избавился от ее поучений и попреков и сразу стал держаться куда более уверенно. Во всяком случае, перемены в Сатипи были, пожалуй, всем на пользу — к такому выводу пришла Ренисенб. Но что-то продолжало ее смутно тревожить…

Внезапно, очнувшись от своих мыслей, Ренисенб заметила, что Кайт, нахмурившись, смотрит на нее. Видно, Кайт что-то сказала и теперь ждет от нее ответа.

— Ренисенб тоже забыла, — повторила Кайт.

В Ренисенб невольно поднялось чувство протеста. Ни Кайт, ни Сатипи, ни любому другому не дано право указывать ей, что она должна или не должна забыть. Она твердо и даже с некоторым вызовом встретила взгляд Кайт.

— Женщинам в семье, — продолжала Кайт, — следует держаться заодно.

Ренисенб обрела голос.

— Почему? — громко и дерзко спросила она.

— Потому что у них общие интересы.

Ренисенб покачала головой. Она думала: «Да, я женщина, но я еще и просто человек. Я Ренисенб». А вслух произнесла:

— Не так все это просто.

— Ты ищешь неприятностей, Ренисенб?

— Нет. А что именно ты имеешь в виду под «неприятностями»?

— Все, что говорилось в тот день в зале, должно быть забыто.

Ренисенб рассмеялась.

— До чего же ты глупая, Кайт. Ведь это слышали слуги, рабы, бабушка — все! Зачем делать вид, что ничего не произошло?

— Мы были раздражены, — тусклым голосом произнесла Сатипи. — Но и в мыслях не держали делать того, о чем кричали. — И с лихорадочной поспешностью добавила: — И хватит об этом, Кайт. Если Ренисенб ищет неприятностей, дело ее.