Агата Кристи - Смерть приходит в конце. День поминовения. Лощина

Джузеппе Больсано был человек средних лет, с умным, слегка обезьяньим лицом. Он нервничал, но в меру. По-английски он говорил довольно бойко, так как, по его словам, приехал в Англию шестнадцати лет и женился на англичанке.

Кемп принял его очень доброжелательно.

— Ну, Джузеппе, расскажите-ка, что еще вам удалось припомнить.

— Для меня это большая неприятность, сэр. Я обслуживал этот стол. И я разливал вино. Люди скажут, что я совсем спятил и в бокалы с вином кладу яд. Это неправда, но люди будут говорить. Мистер Гольдштейн уже сказал мне взять отпуск на неделю, чтобы клиенты не задавали вопросы и не говорили: вот этот Джузеппе, это он. Мистер Гольдштейн справедливый, он знает, что я не виноват, я работаю много лет. Поэтому он не уволил меня, а в другом ресторане меня бы уволили. Мистер Шарль, он тоже очень добрый. Но все равно это для меня большое несчастье. Я теперь боюсь. Все время себя спрашиваю: нет ли у тебя врагов, Джузеппе?

— Ну и как вам кажется? — спросил Кемп сухо. — Есть или нет?

Печальное обезьянье лицо Джузеппе сморщилось от смеха. Он развел руками:

— Враги — у меня?! Нет ни одного врага! Много хороших друзей. Врагов нет.

Кемп хмыкнул.

— Обратимся к вчерашнему вечеру. Скажите, какое подавалось шампанское?

— Клико [108] Клико — знаменитая марка французского шампанского. тысяча девятьсот двадцать восьмого года. Очень хорошее и дорогое вино. Мистер Бартон всегда заказывал самое лучшее вино и закуски.

— Он заказал вино заранее?

— Да. Он обо всем договорился с Шарлем.

— А что вам известно о пустом стуле?

— Об этом тоже он договорился. Он сказал Шарлю, а потом мне. Он ждал какую-то молодую даму. Она должна была прийти позже.

— Молодую даму? — Рейс и Кемп переглянулись. — Вы не знаете, кого именно?

Джузеппе покачал головой:

— Нет, я ничего про это не знаю. Она должна была прийти позже. Это все, что я слышал.

— Ну хорошо. Вернемся к вину. Сколько всего было бутылок?

— Две бутылки, третью держали наготове. Первая бутылка быстро кончилась. Вторую я открыл незадолго до концерта. Я наполнил бокалы и поставил бутылку в ведро со льдом.

— Заметили вы, когда мистер Бартон последний раз пил из своего бокала?

— Дайте подумать. Когда кончился концерт, они все выпили за здоровье молодой барышни. Праздновали день ее рождения. Потом все пошли танцевать. И когда вернулись к столу, мистер Бартон выпил и… все. Сразу умер.

— Вы наполнили бокалы еще раз, пока гости танцевали?

— Нет, мосье. Бокалы были полные, когда пили за здоровье мадемуазель. И тогда выпили не до конца, только отпили немного. Вино еще оставалось в бокалах.

— Припомните, не подходил ли кто-нибудь — хоть кто-нибудь, безразлично кто — к столу, пока все танцевали?

— Нет, сэр, никто не подходил. Я точно говорю.

— Все пошли танцевать одновременно?

— Да.

— И вернулись к столу тоже вместе?

Джузеппе отчаянно наморщил лоб, напрягая память.

— Мистер Бартон, он вернулся первый, вместе с барышней. Он был солидный мужчина и не мог так долго танцевать. Потом вернулся джентльмен со светлыми волосами, мистер Фарадей, и молодая дама в черном. И потом уже леди Александра Фарадей и джентльмен с темными волосами.

— Вы знаете мистера Фарадея и леди Александру?

— Да, сэр. Я часто вижу их в «Люксембурге». Они очень известные люди.

— Скажите, Джузеппе, а заметили бы вы, если бы один из гостей что-нибудь опустил в бокал мистера Бартона?

— Я не уверен, сэр. Я обслуживал еще два других столика в нише и два в главном зале. Я должен был подавать блюда. Я не следил за столиком мистера Бартона. После концерта все всегда идут танцевать, это для меня отдых, я стою без дела и смотрю. Поэтому я могу сказать, что тогда к столу никто не подходил. Но после танцев все клиенты возвращаются, и я сразу снова берусь за дело.

Кемп кивнул.

— Но я думаю, — продолжал Джузеппе, — невозможно было это сделать незаметно. Мне кажется, это мог сделать только сам мистер Бартон. Но вы так не думаете? — Он вопросительно посмотрел на полицейского инспектора.

— Это что, ваше собственное предположение?

— Я, конечно, ничего не знаю, но мне просто пришло в голову. Ровно год назад у нас в «Люксембурге» отравилась эта красивая дама, миссис Бартон. И может быть, мистер Бартон так о ней горевал, что решил тоже умереть? Это благородно. Конечно, нехорошо для нашего ресторана, но джентльмен, который решил покончить с собой, разве он станет думать про ресторан!

Он с надеждой повернулся к Рейсу, потом перевел взгляд на Кемпа.

Кемп замотал головой:

— Не думаю, чтобы все было так просто.

Он задал Джузеппе еще несколько вопросов и отпустил его.

Как только за ним закрылась дверь, Рейс спросил:

— Может быть, убийца как раз и хотел навязать нам эту версию?

— Скорбящий супруг кончает самоубийством в годовщину смерти жены? Не совсем годовщина, правда, но — почти.

— День поминовения, — сказал Рейс.

— Верно. Ну что ж, возможно, что убийце действительно на руку такая версия. Но тогда выходит, что убийца — кто бы он ни был — не знает, что Бартон получил и хранил анонимные письма, показывал их Айрис Марль и консультировался с вами. — Он взглянул на часы: — В половине первого я обещал быть у Киддерминстеров. Время еще есть — пожалуй, можно поговорить с людьми, которые вчера сидели за двумя соседними столиками, хотя бы с некоторыми. Поедемте вместе, полковник, — как вы на это смотрите?

Мистер Моралес остановился в отеле «Ритц» [109] «Ритц» — фешенебельная лондонская гостиница на улице Пикадилли. . В то утро он являл собой весьма непривлекательное зрелище: небритый, с налитыми кровью глазами и следами сильного похмелья.

Мистер Моралес был американским подданным и изъяснялся на одном из наречий, которые в той части света сходят за английский язык. Хотя он проявил полную готовность оказать содействие полиции, его воспоминания о прошедшем вечере были более чем туманны.

— Был там с Крисси. Девочка будь здоров! Она мне говорит: «Это кабак что надо!» А я ей говорю: «Кисонька, пойдем куда захочешь». Ну, доложу я вам, классный кабак! Знают, как ободрать. Чуть не тридцать долларов выложил. Правда, оркестр дерьмо — играют как сонные мухи.

Его с большим трудом удалось отвлечь от рассказа о собственных эмоциях и заставить вспомнить о людях, сидевших за столом в центре. Тут он оказался менее многословен.

— Ну, был там стол, верно, и люди сидели, но что за люди — не помню. Я и не глядел в ихнюю сторону, пока тот парень не кикнулся. Сперва-то я подумал, что он просто перебрал. Да, вспомнил еще одну дамочку. Брюнетка и довольно-таки, скажу я вам…

— Вы имеете в виду девушку в зеленом бархатном платье?