Агата Кристи - Свидание со смертью. Рождество Эркюля Пуаро. Убить легко. Десять негритят

Просто удивительно, что это не беспокоило его прежде. Кузина Джимми была до сих пор для него всего лишь удобной ширмой — неким абстрактным персонажем, без плоти и крови. Он не задумывался, что она из себя представляет, просто ему удобно было воспользоваться предложением приятеля, уверенно заявившего: «Бриджит я беру на себя».

Он уже не помнил, какой он представлял себе в тот момент эту кузину, но скорее всего миниатюрной блондинкой, достаточно ловкой для того, чтобы завоевать благосклонность богатого патрона.

А оказалось, что у этой секретарши есть характер и холодный ясный ум, и… и он не имеет ни малейшего понятия, что она думает о нем. Одно было ясно — провести ее не так легко.

— Ну, вот я и готова.

Она подошла так тихо, что он не услышал ее шагов. На ней не было шляпки, и она не закрепила волосы сеткой. Как только они вышли из дома, ветер подхватил длинные черные пряди, бешено закрутил их и швырнул ей в лицо.

— Я пригожусь вам в качестве проводника, — улыбаясь, сказала Бриджит.

— Очень любезно с вашей стороны, — вежливо ответил Люк. Ему вдруг показалось, что в ее улыбке проскользнула легкая ирония.

Оглянувшись на зубчатые стены кирпичного чудовища, он раздраженно заметил:

— Какое уродство! Неужели его нельзя было остановить?

— Мой дом — моя крепость, — отозвалась Бриджит. — Эту поговорку Гордон воспринимает абсолютно буквально! Он обожает свою крепость.

Сознавая, что его реплика отдает дурным тоном, Люк все же не удержался:

— Но ведь это ваш старый дом? Вы тоже «обожаете» его теперь, когда видите, во что его превратили?

Бриджит посмотрела на него немного недоумевающе.

— Не хочется разрушать драматический образ, созданный вашим воображением, — пробормотала она. — Но меня увезли отсюда, когда мне было всего два с половиной года. Так что ностальгии по старому дому у меня нет. Я даже толком его не помню.

— Вы правы. Извините, я, кажется, впал в киношную сентиментальность.

Она рассмеялась:

— Да. Реальность редко дает нам такую возможность.

В ее голосе неожиданно прозвучала горькая насмешка, поразившая его. Он густо покраснел под загаром, но вдруг сообразил, что это относилось не к нему. И насмешка и горечь адресовались ей самой. Люк благоразумно промолчал. Но Бриджит Конвей его все сильнее начинала интересовать…

Минут через пять они подошли к церкви и примыкавшему к ней домику викария. Хозяина они застали в кабинете.

Альфред Уэйк был низеньким сутулым старичком с очень кроткими рассеянными голубыми глазами и с обходительными манерами. Их визит, по-видимому, обрадовал, но и несколько удивил его.

— Мистер Фицвильям, остановился у нас в Эш-Мэнор, — представила Люка Бриджит. — Он хотел бы получить ваши рекомендации в связи с книгой, которую пишет.

Мистер Уэйк обратил свой кроткий вопрошающий взор на Люка, и тот пустился в объяснения.

Поначалу он очень нервничал. Во-первых, из-за священника, который, несомненно, разбирался в фольклоре и суевериях гораздо больше, чем он сам, едва успевший пролистать несколько случайно подвернувшихся книг.

Во-вторых, из-за Бриджит, стоявшей рядом и слушавшей его.

Но потом с облегчением обнаружил, что предметом особого интереса викария были памятники древнеримской цивилизации: мистер Уэйк с грустью признался, что почти не знаком со средневековым фольклором и колдовством. Однако, сообщил он, в истории Вичвуда сохранились любопытные свидетельства… Он предложил Люку осмотреть некий холм, на котором, по преданию, ведьмы справляли свои шабаши. А в заключение посокрушался, что не может ничего особенного добавить от себя.

Почти совсем успокоившись, Люк изобразил легкое разочарование и принялся с жаром расспрашивать о суевериях, связанных с последними минутами жизни.

Мистер Уэйк мягко покачал головой.

— Боюсь, я осведомлен об этом гораздо менее всех остальных. Мои прихожане достаточно деликатны, чтобы не оскорблять мой слух чем-либо, не относящимся к истинной вере.

— Конечно, конечно, вы правы.

— Тем не менее я уверен, что здесь все еще сохранилось множество суеверий. Эти сельские общины весьма отстали в своем развитии.

И тут Люк решился:

— Я попросил мисс Конвей написать для меня список всех недавно умерших, всех, кого ей удастся вспомнить. Мне подумалось, что таким образом я сумел бы что-нибудь узнать. Надеюсь, вас не затруднит составить такой же список, с ним мне будет проще выйти на нужных людей.

— Да, да, конечно. Вам мог бы помочь Джайлс, наш могильщик. Он добрый человек, но, к сожалению, глуховат. Дайте-ка вспомнить. Да, покойников у нас было изрядно, да-да, изрядно, — коварная весна вслед за тяжелой зимой, да еще несколько несчастных случаев — просто один за другим.

— Иногда, — заметил Люк, — цепь несчастий объясняется присутствием какого-то конкретного лица.

— Да-да. Этакого ветхозаветного Ионы [225] Иона — ветхозаветный пророк, дерзнувший не выполнить повеление Яхве, за что тот насылает бурю на корабль, на котором «бежал» Иона. Корабельщики-язычники вынуждены высадить «чужака» Иону, которому пришлось признаться им, что буря вызвана его греховным непослушанием. , беду приносящего. Но мне кажется, у нас здесь не было никаких чужаков, никого, так сказать, э-э-э… примечательного… в этом смысле, да и слухов никаких не было… Впрочем, если и были, до меня они могли просто не дойти. Та-а-а-а-к, дайте подумать… Совсем недавно у нас умерли доктор Шмеллинг и бедняжка Лавиния Пинкертон. Доктор Шмеллинг был прекрасным человеком…

— Мистер Фицвильям знаком с его друзьями, — вставила Бриджит.

— Что вы говорите? Как все это печально. Его нам будет очень не хватать. У него было много друзей.

— Но и враги, конечно, тоже имелись, — сказал Люк. — Я сужу только по тому, что слышал от своих знакомых, — поспешно добавил он.

Мистер Уэйк вздохнул.

— Он был человеком, откровенно высказывавшим свое мнение, причем не всегда… м-м… в тактичной форме. — Священник покачал головой. — Это кое-кого раздражало. Но вот бедняки его очень любили.

— Вообще-то любая смерть всегда кому-то выгодна, и необязательно в финансовом отношении, — как бы вскользь заметил Люк. — Такова одна из неприятнейших, на мой взгляд, житейских истин.

Викарий задумчиво кивнул.

— Я понял, что вы имеете в виду. В некрологе мы обычно читаем о всеобщей скорби, но, боюсь, на самом деле это преувеличение, которое редко соответствует действительности. Возьмем хотя бы случай с доктором Шмеллингом. Ведь нельзя отрицать, что после его смерти положение доктора Томаса, его компаньона, значительно улучшилось.

— Как так?

— Томас, я полагаю, очень способный человек — сам Шмеллинг часто это повторял, — но только у нас он не особенно преуспевал. Его затмевал Шмеллинг, обладавший большим личным обаянием. Томас рядом с ним выглядел довольно бесцветным. И не производил на пациентов должного впечатления. По-моему, его это беспокоило, что только усугубляло ситуацию — он еще больше нервничал и тушевался. Так вот — с ним произошла разительная перемена. Появился характер, даже апломб. Очевидно, он снова ощутил уверенность в собственных силах. Они со Шмеллингом, как мне кажется, не всегда сходились во мнениях. Томас горой стоял за новые методы лечения, а Шмеллинг предпочитал лечить по старинке. Между ними не раз возникали конфликты — и из-за этого и по другому, так сказать, семейному поводу… Однако мне негоже заниматься сплетнями…