Агата Кристи - Тайна голубого экспресса. Тайна Семи циферблатов. Убийство в доме викария

— Какой там секрет! В расставленный мною капкан только что угодил Маркиз.

На благородном лице мосье Папополуса мелькнула загадочная улыбка.

— Маркиз, говорите? — пробормотал он. — Откуда же я знаю это имя? Нет, не могу вспомнить…

— Едва ли вы сумеете вспомнить, — сказал Пуаро, — это очень известный преступник, охотник за драгоценными камнями. Его только что арестовали по подозрению в убийстве одной английской леди, мадам Кеттеринг.

— В самом деле? Как интересно…

Они обменялись прощальными улыбками. Но как только Пуаро отошел на значительное расстояние, мосье Папополус повернулся к дочери.

— Зиа, — с чувством проговорил он, — это не человек, это сущий дьявол!

— Мне он нравится.

— Мне тоже, — нехотя признался мосье Папополус. — И все же он сущий дьявол.

Мимоза нависала прямо над головой и слишком резко пахла. Вдоль балюстрады вилась розовая герань, от густо росших внизу алых гвоздик исходил тяжелый, приторный аромат. Сегодня Средиземное море было каким-то особенно синим. Пуаро сидел на террасе виллы леди Тамплин и разговаривал с Ленокс. Он только что закончил ту же самую историю, которую, двумя днями раньше, рассказывал ван Олдину. Ленокс слушала очень внимательно, сдвинув брови и прищурив глаза.

Когда он умолк, она спросила:

— А Дерек?

— Его вчера освободили.

— И куда же он отправился?

— Вчера же вечером он уехал из Ниццы.

— В Сент-Мэри-Мид?

— Да, в Сент-Мэри-Мид.

Последовала пауза.

— Я была не права насчет Кэтрин, — сказала Ленокс. — Я думала, она его не любит.

— Она очень сдержанная. Никому не доверяет.

— Мне-то она могла бы довериться, — с легкой горечью проговорила Ленокс.

— Вам — да, — очень серьезно согласился Пуаро. — Но не забывайте: большую часть жизни мадемуазель Кэтрин выслушивала других; а тем, кто привык только слушать, не так-то просто заговорить о себе; такие люди не привыкли распространяться о своих радостях и печалях.

— А я-то, дура, решила, что она и впрямь влюбилась в этого Найтона. Нет бы догадаться. Наверно, я так думала потому… потому что так мне хотелось думать.

Пуаро взял ее руку и легонько пожал.

— Мужайтесь, мадемуазель, — мягко сказал он.

Ленокс посмотрела на море, и на какой-то миг черты ее некрасивого лица обрели трагическую красоту.

— Чего уж там! — сказала она наконец. — Все равно бы ничего не получилось. Я слишком молода для Дерека; он сам как ребенок, который никак не может вырасти. Такая, как я, ему не подходит. Ему требуется терпимость и мягкость самой Мадонны.

Ленокс долго молчала, потом вдруг резко повернулась к своему собеседнику:

— И все-таки я тоже внесла свою лепту, правда же, мосье Пуаро?

— Бесспорно, мадемуазель. Вам первой пришло в голову, что человек, совершивший преступление, вовсе не обязательно должен был ехать тем же поездом. До этого я никак не мог разобраться, как же все происходило.

Ленокс глубоко вздохнула.

— Я рада, — сказала она, — что принесла хоть какую-то пользу.

Откуда-то издалека послышался визгливый свисток паровоза.

— «Голубой экспресс», будь он проклят! — сказала Ленокс. — Поезда — что им до нас, не так ли, мосье Пуаро? Людей убивают, люди умирают, а они ходят себе как ни в чем не бывало. Я несу вздор, но вы ведь понимаете, что я имею в виду…

— Да, да, конечно, понимаю. Жизнь, как эти поезда, мадемуазель. Она идет вперед, несмотря ни на что. И хорошо, что она не стоит на месте.

— Почему?

— Потому что в конце концов поезд приходит на конечную станцию, а ведь у англичан есть, кажется, пословица…

— Да, «Путешествие кончается — влюбленные встречаются». — Ленокс рассмеялась. — Только вот ко мне это не относится.

— Относится, очень даже относится. Вы ведь еще очень молоды, гораздо моложе, чем сами думаете. Доверьтесь поезду, мадемуазель, — ведь его ведет сам lе bon Dieu.

Паровозный свисток повторился.

— Доверьтесь поезду, мадемуазель, — вновь пробормотал Пуаро. — И поверьте Эркюлю Пуаро — тоже. У ж он-то знает.

Джимми Тесиджер, молодой человек весьма приятной наружности, вприпрыжку сбежал по парадной лестнице замка Чимниз. Он так торопился, что налетел на дворецкого Тредуелла, который величаво шествовал через холл с очередной порцией горячего кофе. Все обошлось только благодаря невероятному хладнокровию и ловкости дворецкого.

— Простите. Неужели я последний, Тредуелл?

— Нет, сэр [165] Рыцарское звание, дающее право на титул «сэр» перед именем, присваивается за особые заслуги политическим деятелям, крупным бизнесменам, деятелям искусства и т. п.; титул жены рыцаря — «леди» (или «дама»). , мистер Уэйд еще не спускался.

— Отлично, — обрадовался Джимми и вошел в столовую. В комнате, кроме хозяйки, никого не было. Под ее укоризненным взглядом Джимми почувствовал беспокойство. Такое же ощущение он испытывал в рыбном магазине, при виде неподвижных глаз мертвой трески, разложенной на прилавке. Но, черт побери, почему эта дама так на него смотрит? Здесь, за городом, на отдыхе просто нелепо требовать от человека, чтобы он являлся к завтраку ровно в девять тридцать. Ну да, уже четверть двенадцатого, это, пожалуй, чересчур… и все же…

— Боюсь, я немного опоздал, леди Кут?

— Ничего страшного, — меланхолично отозвалась хозяйка. Вообще-то ее порядком раздражали эти регулярные опоздания. В первые десять лет их супружеской жизни сэр Освальд Кут (тогда еще просто мистер Кут) устраивал самый настоящий скандал каждый раз, когда завтрак подавали хоть на полминуты позже восьми. Леди Кут была так вымуштрована, что считала неточность самым тяжким из всех смертных грехов. Привычка — вторая натура. К тому же она была женщиной серьезной и даже не представляла, как из этих молодых людей, постоянно опаздывающих к завтраку, может получиться что-нибудь стоящее. Ибо, как часто повторял репортерам сэр Освальд, «Своими успехами я всецело обязан привычке рано вставать, бережливости и размеренной жизни».

Леди Кут была высокая, красивая женщина, трагического склада, с большими темными печальными глазами и низким грудным голосом. Она могла бы позировать для картины «Рахиль [166] Рахиль — в Новом Завете (Евангелие от Матфея, 11:18) женщина, безутешно оплакивающая своих детей, убитых слугами царя Иудеи Ирода, который, стремясь погубить младенца Иисуса, приказал вырезать в Вифлееме всех мальчиков «от двух лет и ниже». , оплакивающая своих детей»; или сыграть в мелодраме — так и виделось, как она бредет сквозь пургу, измученная издевательствами негодяя мужа.