Филлис Джеймс - Двенадцать ключей Рождества [сборник рассказов]

«Мисс Годдар свидетельствует свое почтение мистеру Обри Глатту. Она не убивала своего деда и не имеет ни времени, ни желания удовлетворять его любопытство, обсуждая лицо, которое это сделало».

— После неучтивой записки, — сказал Обри Глатт, — я решил, что действительно не имеет смысла продолжать работу над книгой.

Страсть Глатта к эдвардианской Англии явно распространялась не только на сферу расследования убийств. В Коулбрук-Крофт они отправились в элегантном «Даймлере» 1910 года выпуска по узким зеленым горным дорогам Гемпшира. Глатт был в тонком твидовом пальто и охотничьей шляпе — как у Шерлока Холмса, подумал Дэлглиш, которому оставалось признать себя сопровождавшим его Ватсоном.

— Мы поспели вовремя, дорогой мой Дэлглиш, — произнес Глатт, когда они приехали. — Техника для разрушения уже на месте. Вон тот шар на цепи похож на око Господа, готовое извергнуть молнию. Давайте согласуем свой визит с ответственным мастером. Вы же не хотите нарушать границы чужого владения?

Снос дома еще не начался, но внутри все уже было разорено и ободрано. Их шаги эхом отдавались от стен огромных помещений так гулко, как в опустевших казармах после окончательного отступления войска. Они переходили из комнаты в комнату, Глатт скорбел о забытой славе эпохи, в которой был рожден слишком поздно, чтобы успеть насладиться ею; мысли Дэлглиша занимали проблемы более близкие по времени и имеющие практическое значение.

План дома был прост и симметричен. На втором этаже, где находилось большинство основных спален, имелся длинный коридор, тянувшийся вдоль всего фасада. Спальня хозяина помещалась на его южном конце и имела два больших окна, из них открывался дальний вид на башню Уинчестерского собора. Внутренняя дверь вела в небольшую смежную гардеробную.

В главном коридоре в ряд располагались четыре одинаковых больших окна. Медные карнизы с деревянными кольцами были сняты (теперь они наверняка стали добычей какого-нибудь коллекционера), но декоративные резные панели остались. Здесь должны были висеть тяжелые парные шторы, которые давали отличное убежище любому, кто хотел на время исчезнуть из поля зрения. Дэлглиш с интересом отметил, что одно из окон находилось строго напротив входа в хозяйскую спальню. К тому времени, когда они покинули Коулбрук-Крофт и Глатт высадил Дэлглиша возле Уинчестерского вокзала, у того в голове начала складываться версия.

Следующей задачей было — найти Маргерит Годдар, если она еще жива. На это у Дэлглиша ушла почти неделя утомительных скитаний из отеля в отель вдоль Южного побережья, и они приносили лишь разочарования. Почти везде его расспросы вызывали настороженность. Вырисовывалась обычная история очень старой дамы, которая становилась все более требовательной и эксцентричной по мере того, как слабело ее здоровье и истощалось состояние. Она третировала управляющих и других постояльцев. Отели были весьма скромными, порой и вовсе захудалыми. Интересно, куда подевалось легендарное богатство Годдара? — думал Дэлглиш.

От последней хозяйки гостиницы Дэлглиш узнал, что мисс Годдар серьезно заболела и полгода назад ее поместили в местную окружную больницу общего профиля. Там он ее и нашел.

Старшая медсестра отделения оказалась миниатюрной темноволосой девушкой с усталым лицом и внимательным взглядом.

— Мисс Годдар тяжело больна. Мы положили ее в одну из отдельных боковых палат. Вы родственник? Если так, то вы первый, кто соизволил ее навестить, и вам повезло, что вы успели. В бреду она всегда поминает капитана Брайз-Лейси, ждет его. Это не вы?

— Капитан Брайз-Лейси не придет. Нет, я не родственник. Мисс Годдар меня даже не знает. Но я хотел бы повидать ее, если она в состоянии и захочет меня принять. Не могли бы вы передать ей записку?

Было бы бездушно навязывать себя беззащитной умирающей женщине. Она все еще имела право сказать «нет». И Дэлглиш боялся, что мисс Годдар откажется встречаться с ним. Если это случится, то он никогда не узнает правды. На обратной стороне листка из своего ежедневника Дэлглиш написал четыре слова, поставил подпись, вырвал страницу, сложил ее и вручил медсестре.

Та вернулась очень скоро и сообщила:

— Мисс Годдар примет вас. Она, конечно, слаба и очень стара, но сейчас в полном сознании. Только, пожалуйста, не утомляйте ее.

— Постараюсь не задерживаться долго.

Девушка рассмеялась:

— Не беспокойтесь. Если ей надоест, она выставит вас в два счета. Капеллан и библиотекарша из «Красного креста» ее даже побаиваются. Четвертый этаж, палата слева. Под кроватью есть скамеечка. Когда время посещения закончится, мы дадим звонок.

Она упорхнула, предоставив Дэлглишу самому искать дорогу. В коридоре было тихо. В дальнем его конце сквозь открытую дверь общей палаты он заметил строгие ряды кроватей, покрытых бледно-голубыми одеялами, яркие пятна цветочных букетов на тумбочках и нагруженных гостинцами посетителей у каждой постели. Слышался тихий гул приветствий и разговоров. Однако в боковых палатах посетителей не было. Здесь, в тиши стерильного коридора, Дэлглиш ощущал запах смерти.

Женщина в третьей палате слева, полулежавшая в кровати, опираясь на взбитые подушки, уже мало походила на человеческое существо. Тело было неподвижным, длинные руки, словно плети, покоились на одеяле. Это был скелет, обтянутый тонкой пленкой плоти, в желтой прозрачности которой связки и вены были видны так же ясно, как на анатомическом манекене. Она была почти лысой, вытянутый череп под реденькими волосами казался хрупким и уязвимым, словно младенческий. Только в глазах еще оставалась жизнь, они горели в глубоких глазницах живучестью. Но когда женщина заговорила, голос зазвучал четко и ровно, давая представление о ее надменной молодости, от которой в облике уже не осталось и следа.

Она поднесла к глазам его записку и прочитала вслух:

— «Это был ребенок». Вы, конечно, правы. Четырехлетний Хьюберт Боксдейл убил своего деда. Вы подписались «Адам Дэлглиш». Но это имя никогда не всплывало в связи с тем делом.

— Я детектив Столичной полиции, но здесь не по долгу службы. О деле знаю очень давно от своего близкого друга. И мне из естественного любопытства хотелось узнать правду. Вот у меня и созрела версия.

— И вы, как тот позер Обри Глатт, хотите написать книгу?

— Нет. Я вообще никому ничего не расскажу. Даю слово.

В ее голосе прозвучала ирония:

— Большое спасибо. Я умираю, мистер Дэлглиш. Говорю вам это не потому, что хочу вызвать жалость, да с вашей стороны было бы наглостью ее и выказывать. Вот уж чего я никогда не желала и не просила, так это чтобы меня жалели. Просто хочу объяснить, почему для меня больше не имеет никакого значения, что вы скажете или сделаете. Но у меня тоже есть естественное любопытство. И ваша записка была предназначена, чтобы разбередить его. Да, я хочу выяснить, как вам удалось докопаться до истины.