Филлис Джеймс - Двенадцать ключей Рождества [сборник рассказов]

Ослабевшей рукой мисс Годдар потянулась к прикроватной тумбочке. Дэлглиш понял, что она хочет сделать, и выдвинул верхний ящик. В нем лежал маленький квадратик очень тонкого льна, вручную обвязанный кружевом. Он взял его в руку. В уголке была изящно вышита ее монограмма. И половина платка была до сих пор испачкана засохшим и затвердевшим коричневым пятном.

— Аллегра оставила распоряжение своим душеприказчикам вернуть его мне после ее смерти. И всегда знала, где я нахожусь. Но теперь она умерла. Скоро и я последую за ней. Можете забрать этот платок, мистер Дэлглиш. Теперь он ни одной из нас не нужен.

Дэлглиш молча положил платок в карман, решив, что сожжет его при первой же возможности. Но он должен был сказать еще кое-что.

— Есть ли что-нибудь, о чем вы хотели бы меня попросить? Может, вам надо что-то кому-то передать или о чем-то спросить? Нужен ли вам священник?

Снова раздался тот же жуткий визгливый смех, но на сей раз потише.

— Нет, мне нечего сказать священнику. Я сожалею о том, что сделала, но лишь потому, что мне не удалось достичь цели. Едва ли это подходящее душевное состояние для смиренной исповеди. Но я не держу на нее зла. Нужно уметь проигрывать. Однако я расплатилась за все сполна, мистер Дэлглиш. Платила шестьдесят семь лет. А в этом мире, молодой человек, богатый платит только раз.

Мисс Годдар откинулась на подушки, словно силы вдруг покинули ее. Несколько минут оба молчали. А потом она с неожиданной бодростью проговорила:

— Думаю, ваш визит пошел мне на пользу. Была бы вам очень признательна, если бы вы в течение следующих трех дней приходили снова. Больше я вас не побеспокою.

Дэлглиш не без труда добился продления отпуска и снял номер в местной гостинице. Он приходил к мисс Годдар каждый день. Убийство они не обсуждали. А когда Дэлглиш явился на четвертый день ровно в два часа, ему сообщили, что мисс Годдар мирно скончалась предыдущей ночью, никого не потревожив. Как и сказала, она умела проигрывать.

Через неделю Дэлглиш отчитался перед каноником:

— Мне удалось повидаться с человеком, который тщательно изучал это дело. Я прочитал полную стенограмму суда, побывал в Коулбрук-Крофте. И встретился с еще одним человеком, кто был связан с данным делом, но теперь этот человек мертв. Знаю, что вы, уважая право каждого на конфиденциальность, не заставите меня сказать больше, чем я сочту необходимым.

Каноник молча кивнул, и Дэлглиш продолжил:

— Могу дать вам слово, что вердикт был справедливым и что ни один пенни из доставшегося вам наследства деда не получен нечестным путем.

Каноник отвернулся и посмотрел в окно. Воцарилась тишина. Вероятно, старик мысленно возносил благодарность Богу. Потом, не оборачиваясь, заговорил. Что-то было сказано о его признательности, о времени, затраченном Дэлглишем на расследование.

— Адам, пожалуйста, не пойми меня неправильно, но, когда будут соблюдены все формальности, я бы хотел сделать пожертвование от твоего имени кому-нибудь, кто тебе сердечно дорог.

Дэлглиш улыбнулся. Он делал пожертвования каждые три месяца — безымянно, банковским распоряжением. Наверное, каноник представлял пожертвование как старую одежду; ко всей сохраняется привязанность, но какая-то сидит на тебе лучше, и к ней ты привязан больше.

И тут его осенило:

— Очень любезно с вашей стороны подумать об этом. Мне понравилось то, что я узнал в ходе расследования о вашей приемной бабушке Элли. И мне было бы приятно, если бы свое пожертвование вы сделали от ее имени. Не существует ли какого-нибудь общества помощи ушедшим со сцены и неимущим артистам варьете и фокус- никам?

Как он и ожидал, каноник знал, что таковое существует, и мог назвать его.

— Тогда, полагаю, сэр, бабушка Элли согласилась бы, что пожертвование этому обществу от ее имени абсолютно уместно.

Фигура, в зимних сумерках выскочившая с обочины на дорогу и лихорадочными жестами сигнализировавшая приближающемуся автомобилисту остановиться, казалась так похожа на литературного персонажа, что первой мыслью сидевшего за рулем новоиспеченного сержанта Адама Дэлглиша было: каким-то образом он оказался участником одной из рождественских историй, призванных повергать в дрожь читателей еженедельных журналов для состоятельной публики. Но фигура была вполне реальной, и у этого человека, судя по всему, действительно случилось нечто чрезвычайное.

Дэлглиш опустил стекло своего автомобиля, и в салон ворвался холодный декабрьский воздух и маленький вихрь мягкого снега.

— Слава богу, вы остановились! — воскликнул незнакомец. — Мне нужно позвонить в полицию. Мой дядя покончил с собой. Я из Харкервилл- Холла.

— У вас нет телефона?

— Если бы был, я не стал бы вас останавливать. Он не работает. Это с ним часто случается. А теперь еще и машина сломалась.

По дороге Адам заметил телефонную будку на окраине деревни, которую проезжал пять минут назад. С другой стороны, он находился всего в десяти минутах от дома своей тетушки на суффолкском побережье, куда направлялся отмечать Рождество. Впрочем, неудобно навязывать ей непрошеный визит не слишком приятного человека, подумал он и произнес:

— Я подброшу вас до телефона-автомата, мимо которого только что проезжал на окраине Уайвенхейвен.

— Тогда поторопитесь. Это срочно. Он мертв.

— Вы уверены?

— Разумеется. Он холодный, не дышит, и у него нет пульса.

Дэлглишу хотелось заметить, что в таком случае никакой спешки нет, но он промолчал.

Голос у незнакомца был грубый, а интонация нравоучительная. Адам предположил, что и лицо у него должно быть неприятное. Однако мужчина был в толстом твидовом пальто с высоко поднятым воротником, и ничего, кроме длинного носа, рассмотреть не удалось. Адам наклонился, открыл пассажирскую дверцу, и незнакомец сел в машину. Неудивительно, что он задыхался от волнения, однако Адам понял, что в его волнении было больше тревоги и досады, нежели горя.

— Наверное, я должен представиться, — нелюбезно сказал пассажир. — Хельмут Харкервилл, и я не немец. Просто моей матери нравилось это имя.

Вряд ли на это можно было что-либо ответить. Дэлглиш тоже назвал себя, и они доехали до телефонной будки в молчании. Выходя из машины, Харкервилл сердито воскликнул:

— Господи, я забыл деньги!

Дэлглиш порылся в кармане пиджака и, протянув ему пригоршню монет, последовал за ним к будке. Местная полиция едва ли будет в восторге от того, что ее вызывают в половине пятого вечера в сочельник, и если это окажется неким розыгрышем, то он предпочел бы не являться его участником. С другой стороны, следовало позвонить тетушке и предупредить ее, что он задержится.