К. Попов - Виноватые и правые: Рассказы судебного следователя.

— Борони, борона! Борони, да добаранивай! — перебил о. И.

— Ладно, ладно, батюшка, и до конца дойдем! Ну, а потом, в. в., привожу я это младена-то на погост… кстить то есть. Ну, видно, и тут не без проманки обошлось. Ну, вот окстили… без меня дело было. А как окстили, мне кум-от Митрей Иванович и говорит: «Ведь неладно, паре, окстили!» А что? — говорю. «Да поп-от парня-то ведь Пудом, говорит, назвал». — Как так? — говорю. «Да так, говорит: крещается, говорит, раб божий Пуд!» — Да ты-то, кум, что же? — говорю. «А мне, говорит, что: отплевался так…» — Ну, говорю я, в. благосл., я те сам 500 пудов отвешу! Это точно, что я сказал эти слова. Помянешь, говорю, ты меня! Объявил это я по соседям; а те говорят: да что это, и вправду? Подадим на него всем миром просьбу, а не то он всю волость во все роды перепакостит. Уж коли одного Пудом назвал, так иного и аршином назовет. Вот и послал я прошение. Нарочно на посад ездил… к ссыльным: славно таково все выписали!.. Так вот отчего, в. в., я ноне еретником стал!

— Доборонила борона? — спросил сотского батюшка.

— Да, видно, доборонила, в. благосл.

— Так вот, в. в., — сказал мне священник: — я говорил, что он сам себя обвинит: при вас он кощунствует. — Глупая голова! обратился он к сотскому: — ведь ты произносишь хулу на единого от 70!

— Да хошь бы от 80.

— Ну вот, в. в., и еще прибавил! Не угодно ли вам его арестовать!

— Батюшка! — ответил я, — это не мое дело… тем более, что оно уж, как видно, идет по вашему ведомству…

— Как угодно, а по-моему, следовало бы его…

Я велел сотскому позвать людей, которые должны присягнуть и находиться при присяге. — Обряд присяги кончился. Отец И., уходя, пригласил меня к себе, когда буду свободен. Я пообещался. Затем я приступил к допросам обыскных людей и начал с женщин.

Вошла молодая, с привлекательным лицом, женщина, усердно крестись на образа.

— Смотри же, матушка, сказывай все по совести… помни: ни для дружбы, вражды, ниже страха ради…

— Точно так, в. б.

— Иначе, на страшном суде ответ дать должна.

— Должна, должна, в. б!

— Помни, что ты сказала: «Аминь!»

— Помню, в. б., помню: велико слово «аминь»!

— Как ты думаешь: кто обокрал Матюгу?

— Как кто? Разве ты не знаешь?

— Не знаю.

— Ой, вре! Знашь, быват, — отвечала мне, лукаво улыбаясь, допрашиваемая.

— Ну, знаю ли или нет, а ты должна отвечать… по присяге…

— Ой ты! Да совру ли я? Из чего мне врать-то?

— Ну, так кто же?

— Да кто? Вестимо кто: кроме Государевича да Ваньки Долговязого некому! Это не я одна говорю.

— Ну а Ирина?

Допрашиваемая подошла ко мне очень близко, толкнула меня в плечо и вполголоса проговорила:

— Что Ирина? С ветру ляпают на Ирину! А ты, Виктор Иванович, смотри не проляпайся, что я скажу… мужики заедят…

— Что ты, милая, — отозвался Виктор Иванович: — я ведь сам присяжный человек.

— То-то, смотри, а не то ведь я и сама Настасье-то Аверьяновне… помнишь?…

— Ну, ну, — пробормотал Виктор Иванович: — отвечай вправду, что его выск-ие спрашивает.

— Что Ирина! Не пойдет на такое дело Ирина: бабье ли это дело?

— Да ведь вон говорят… — заметил я.

— А что говорят? Говорят, что она у нас садки [16] Огороды. повыела… а врут все! Я сама, грешница, наперво на нее думала… Думаю, больше некому.

— Отчего же думала ты, что больше некому?

— А из-под неволи, думала.

— Как это?

— Как? А вот как. Ведь ее, сердечную, за голяка выдали, приданым обделили… сама, вишь, виновата: почто на Государевича полезла? Ну, а тем… новой-то семье… забедно стало, что приданым обделили… Ину пору и есть не дадут. Так вот и думали… а это не она. В девках-то, в. б., какая умница была: ласковая, приветливая… вот экого парнечка худым словом не обзовет!.. Ну, а теперь по что-то зубаста стала… Бог ее ведает! А это на нее так… с ветру ляпают…

— Ну, ступай с Богом домой, да посылай поскорее другую. Да нужно руку приложить!

— Ладно. Ты, Виктор Иванович, вели за меня заручить… только, чтобы писарь не знал, что тут написано, — не проляпался бы!

Вошла с такими же церемониями другая женщина. Она дала такое же показание, но с некоторыми подробностями.

— Говорят, — спросил я ее, — что Ирине в мужнином семействе житье худо?

— Ну, да как наперво не худо: учат!

— Как это учат?

— А как учат нашего брата? Всяко учат: ино за волосицы… [17] Волосы на висках. , боле за волосицы, а ино и иным чем: всяк по своему скусу. Вон меня так… да ну его, прости Господи, красную рожу!.. А вон Иришку-ту, ляпают, ногами-то к грядке притянут, да кто чем попало… Всякомя учат нашего брата, кормилец… Нельзя!

— Отчего же нельзя?

— Да ведь уж это не нами повелось: видно, уж по правилу так.

— Да ведь это нехорошо.

— Да для нашего-то брата, вестимо, не больно-то хорошо; да уж коли закон такой, так что!..

Большинство женщин подтвердили показания двух первых, и только три последние остановились на «знать не знаю». Вероятно, содержание показаний первых дошло до мужиков, и те напомнили им о том, что наука и правило не пустые звуки, что у всякого свой скус есть.

Мужики дали показания совершенно в другом, отзывающемся дипломатиею, скусе. Все они, как один человек, сказали, что далеко живут от обвиняемых — иной сажень за 30, другой — за ручьем; что слыхом они уверяются, будто дело Лютикова, Негодяева, а, пожалуй, и Ирины, а окромя того не знают: сами-де тут руки не прикладывали; что о Лютикове они ничего сказать не могут… не нашей-де волости; что Иван Негодяев напредь того ни в каких глупостях замечен не был; что Ирина Негодяева им уж надоела: из-за нее-де вот колькой день проманки… как бы не проляпалась бы, так, быват, и следства не было бы; что не надо им ее: сама виновата… почто с вором обходилась… у ней ли женихов не было; что если ее и учат, так так и следует: на то закон, на то правило есть!..

После того я допросил свидетелей. Свидетели Лютикова сказали, что действительно в тот вечер он бывал у них по делу, но в какое время, того сказать не могут: часов-де мы не знаем. Тот свидетель, у которого Лютиков будто бы ночевал, заявил, что уходил ли его ночлежник ночью, он не знает: спал, так…

Свидетель Матвея Негодяева Кипрюха, при допросе, подтвердил заявление первого; но на очной ставке с Ириной оказалось, что Кипрюха дал фальшивый смысл ее фразе. Ирина на вопрос его: не была ли и ты с ними? сказала ему: да, видно, с теплиной стояла… На что им я?

На этой очной ставке Ирина, несмотря на явно болезненное состояние, возвысила голос, а Кипрюха уступил перед ее меткими аргументами. Ирина раскраснелась, и только временем заметно было, что недуги напоминают ей о себе.

Вошел Лютиков.

— Здравствуйте, Иван Васильевич! — начала Ирина иронически.

Лютиков не отвечал ей и даже отвернулся от нее.