Лео Брюс - Дело без трупа. Неоконченное дело [сборник]

Нам с Бифом выделили персональные места, и мы преисполнились решимости пронаблюдать за процессом от начала до конца. Признаюсь, я испытывал при этом значительный дискомфорт. Мне мерещилось, что многие в зале были осведомлены о не слишком успешном участии Бифа в расследовании, как и о моей тесной связи с ним. Одновременно я все еще питал надежду, что по ходу предъявления улик сержанту неожиданно придет в голову некая блестящая идея и пока еще не будет слишком поздно арестовать истинного виновника. Но он казался угрюмым и почти равнодушным ко всему, словно ему было сложно на чем-то сосредоточить внимание.

Когда Стюарта впервые ввели в зал заседаний, раздались обычные в таких случаях оживленные возгласы среди публики, а моя тревога только усугубилась. При нашей предыдущей встрече в тюрьме Стюарт выглядел поникшим и озабоченным, но причиной этого я посчитал его невиновность и полнейшее недоумение по поводу своего задержания и будущего суда. Теперь же, разглядывая его входящим в зал, я впервые подумал, что несокрушимая вера Бифа в несправедливость обвинения была изначально ошибочной. Казалось, Стюарт вовсе не замечал устремленной на него сотни глаз, но при этом сильно нервничал, явно находясь на грани истерики. Черные тени на лице стали неестественно большими, чего он не мог скрыть, даже опустив голову вниз, как будто до последнего момента не желая видеть тех, кто собирался судить его. Но почему-то (я сам не смог бы внятно объяснить, по какой именно причине) все его движения казались мне присущими человеку, глубоко ощущавшему свою вину. Они демонстрировали отсутствие уверенности в себе, надежды, готовности отстаивать свою позицию.

Председательствовал судья Сибрайт, о репутации которого я знал достаточно много. Он принадлежал к тому типу судей, которые пользовались неизменным успехом у газетных судебных репортеров, изображали из себя людей не совсем от мира сего, обитающих в иной атмосфере, где их не окружают тривиальности повседневной жизни. Они нарочито задавали невероятно наивные вопросы на суде, вызывая взрывы одобрительного смеха среди присутствующих. Я не мог заранее предсказать, станет ли Сибрайт прибегать к такой откровенной демонстрации своего чувства юмора, но от души надеялся, что из-за столь серьезного дела он не станет так поступать. Мне хватало собственного консерватизма, чтобы считать шутки за счет подсудимого проявлением дурного вкуса, а кроме того, сейчас я особенно остро чувствовал, насколько Стюарт находится не в том состоянии, когда ему легко будет переносить комические выходки из репертуара мюзик-холлов.

Но знал я и о другой черте характера этого судьи, на которую пресса почти не обращала внимания, — он обладал редкостной наблюдательностью и хорошим пониманием человеческой психологии. К какой бы объективности ни стремился любой судья, он не мог оставаться совершенно беспристрастным, и, если исходить из обзора в газетах прежних процессов, которые вел Сибрайт, он неизменно принимал во внимание человеческий фактор, а не следовал слепо букве закона.

Да простит меня читатель, но я не вижу особого смысла детально излагать затяжные и порой болезненные для моих чувств подробности судебной процедуры. Их можно обнаружить в периодической печати того времени. Тем более что, за исключением нескольких редких моментов, в слушании не происходило ничего, способного помочь Бифу доказать невиновность подсудимого или хотя бы убедить меня самого, что Стюарт действительно не убивал доктора Бенсона.

Живо помню главного обвинителя Харриса Фитцаллена, чьи узкие, прикрытые линзами очков глаза так пристально сверлили Стюарта во время перекрестного допроса, что, казалось, оказывали на подсудимого почти гипнотическое воздействие. Допрос продолжался на протяжении почти всей второй половины дня, хотя в нем я обнаружил лишь несколько примечательных моментов.

— Вам известно, — спросил, в частности, Фитцаллен, — что на рукоятке ножа обнаружены отпечатки только ваших пальцев, а других не было?

Стюарт едва слышно подтвердил, что знает об этом факте.

— Вы можете дать этому какое-то объяснение?

— Как я думаю, в течение того дня мне пришлось в какой-то момент воспользоваться ножом. Кроме того, я часто играю с ним, когда сижу за письменным столом и о чем-либо размышляю.

— Но это никак не может объяснить отсутствие на ноже других отпечатков.

— Не может, — снова тихо сказал Стюарт, даже не пытаясь найти другие варианты ответа.

Позже, когда обсуждалась тема автомобильной коробки передач с предварительным их переключением, ответы Стюарта стали звучать еще менее убедительно. После того как он объяснил суду свое желание приобрести аналогичную машину, что, собственно, и стало причиной расспросов Уилсона о принципе действия такого механизма, прокурор вдруг резко оборвал его новым вопросом:

— И у кого же вы намеревались купить эту машину?

Стюарт замялся и ответил лишь после продолжительной паузы, а его глаза, как показалось многим, при этом забегали.

— Честно говоря, я еще не дошел до стадии выбора конкретного автомобиля. Я много слышал о достоинствах такой коробки передач и собирался, так или иначе, приобрести новую машину. Поэтому счел необходимым получить консультацию у своего шофера, прежде чем приступать к каким-либо действиям. Я по натуре человек осторожный и предусмотрительный, — продолжил он, пытаясь улыбнуться, — и неизменно стараюсь прояснить все детали, прежде чем перейти к делу.

— Но вы выясняли у своего шофера, как именно следует управлять таким автомобилем, верно? Трудно поверить, что вам это понадобилось, если до намеченной покупки оставалось еще так много времени. Вы вообще часто сами садитесь за руль?

— Крайне редко, но вы, насколько я могу судить, придаете моему интересу к коробке передач чрезмерное значение. Разговор на эту тему получился столь подробным из-за страстной любви к машинам самого Уилсона. Насколько помню, я лишь задал ему вопрос в самой общей форме, а детальный и долгий ответ стал следствием особого энтузиазма водителя, а не моего любопытства.

Когда же свидетельскую скамью заняла Фреда, обвинение повело себя с циничным пренебрежением к ней. Прокурор задал ей всего несколько вопросов, стремясь главным образом показать суду, что девушка не способна определить в точности время появления на подъездной дорожке двух мужских фигур. Личности второго незнакомца обвинитель не уделил почти никакого внимания. А затем сделал акцент на том, что механик, вообще говоря, не разглядел человека, а заметил лишь какое-то шевеление в кустах.

Медленно и томительно прошел второй, а потом и третий день судебных слушаний. Большую часть времени в зале было невыносимо жарко и душно, а вялость и пассивность зрительской аудитории, как казалось, производили на подсудимого особо тягостное воздействие. В начале процесса он внешне почти не проявлял к публике никакого интереса, словно вообще не замечал ее присутствия. Но теперь, стоило с галереи донестись любому звуку, даже просто кашлю, и я замечал, как его тело напрягалось, а лежавшие на бедрах пальцы сжимались в кулаки. Стресс прошедших трех дней отчетливо отражался на нем. Подчас он мог просидеть час или даже дольше, глядя в пустоту, ни одним движением не показывая, что слушает показания свидетелей и их ответы на вопросы прокурора.