Джорджетт Хейер - Убийства на Чарлз-стрит. Кому помешал Сэмпсон Уорренби?

– Какая добродетельность! – усмехнулся Хемингуэй.

– Вы о чем?

– Благодаря письму все вы решили, будто несчастный покончил с собой? – спросил Хемингуэй.

Раздался телефонный звонок. Полковник поднял трубку, послушал и распорядился:

– Пусть войдет! – Положив трубку, он объяснил: – Это Харботтл, к вам.

– Отлично! Я посылал его в офис Уорренби за делом о дознании. Наверное, он застал на месте Каупланда.

– Лучше вам полностью ознакомиться с делом, прежде чем продолжать разговор со мной.

– Да, сэр. – Хемингуэй взял письмо Уолтера Пленмеллера и уставился на него. – Когда читаешь это впервые, то впечатление сильное, как от любого письма самоубийцы… Но если поразмылить, то возникает мысль: что-то здесь не так.

– В каком смысле?

Хемингуэй опустил голову, глядя на письмо. «…Это мое последнее письмо, больше мы не увидимся», – прочитал он вслух. – Можно, конечно, считать это намеком на намерение наложить на себя руки, но сформулировано странно. – «Ты приезжаешь сюда, только чтобы вытянуть из меня что-то, разозлить своим сарказмом. Я и так слишком страдаю, чтобы еще раздражаться из-за тебя…» – Он помолчал. – Знаете, сэр, чем больше я об этом размышляю, тем меньше мне это нравится. По-моему, он намекает брату, что больше не потерпит его в своем доме, а вовсе не предупреждает, что решил покончить с собой.

– А «я дошел до предела»? – возразил полковник. – Или слова о том, что дом перейдет Гэвину раньше, чем он думает?

– «…а когда ты окажешься в моей шкуре, то сможешь поздравить себя с тем, что поспособствовал моему концу», – зачитал Хемингуэй. – Он же не говорит, что Гэвин довел его до самоубийства! Скорее клеймит его за то, что брат не щадит его, хотя знает, что состояние здоровья не позволяет ему волноваться. – Видя скептическое выражение лица полковника, он добавил: – Вы только представьте, сэр! Уолтер не заканчивал жизнь самоубийством, а Гэвин показал вам это письмо. Что бы вы могли сказать о замыслах его автора?

Дверь открылась, в кабинет заглянул Харботтл. Полковник пробормотал приветствие, забрал у Хемингуэя письмо и еще раз прочитал его.

– Может, письмо написано в припадке гнева? – произнес он. – Но ведь Уолтер покончил с собой!

Хемингуэй повернулся к Харботтлу и взял у него пачку бумаг.

– Спасибо, Хорас. Не возражаете, если я просмотрю их сейчас, сэр?

– Не возражаю, а настаиваю! А вы сядьте, инспектор.

Харботтл подвинул стул ближе к своему шефу, и они вместе прочитали рапорт о дознании. Тем временем полковник, уставший наблюдать за выражением лица Хемингуэя, выбрал новую трубку из нескольких на своем столе, набил ее, закурил и стал смотреть в окно. Некоторое время ничего не нарушало тишину, не считая шуршания листов бумаги и просьбы Харботтла к шефу читать помедленнее. Лоб Хемингуэя все сильнее бороздили морщины, несколько раз он возвращался к прочитанному. Когда все было наконец прочитано, он нахмурился.

– Ну как? – спросил полковник. – Не оставляет сомнений, верно?

– Чудесно! – отозвался Хемингуэй. – Колеса были смазаны отменно!

Полковник вспыхнул:

– По-вашему, мы что-то упустили?

– Увы, сэр, упустили. Но я ничуть не удивлен! Ни у кого из вас не было причин заподозрить в письме Уолтера нечто иное. Я сам ничего не понял бы, если бы не наткнулся на него среди бумаг Уорренби, там, где ему не полагалось находиться. Это заставило меня задуматься.

– Вы хотите сказать, что Уорренби, выполняя обязанности коронера, с самого начала заподозрил, что письмо – подлог?

– Нет, не с самого начала, сэр, – возразил Хемингуэй. – Сомнения возникли позднее. Наверное, это случилось после того, как Гэвин поселился в Торндене и дал всем понять, каким он будет соседом. Очень глупо с его стороны было превратить в своего врага Уорренби! Он высокомерно полагал, что любого обведет вокруг пальца. У меня хватает свидетельств, чтобы предположить, как должен был отреагировать Уорренби на презрительное обращение с ним: он попросту не мог не попытаться обзавестись оружием против обидчика! А значит, разобраться со смертью Уолтера Пленмеллера. Что ему стоило снова поднять материалы дознания? Он мог отнестись к письму, как я, а мог заметить в нем что-то еще, чего я пока не заметил. Уорренби ведь изъял его из папки не для того, чтобы читать на сон грядущий!

– Полагаете, это подделка? Я, конечно, не эксперт по почеркам, но готов поклясться, что письмо написал Уолтер.

Хемингуэй кивнул:

– Этого я не ставлю под сомнение, сэр. Вы не знаете, сохранился ли конверт?

– Не помню, но если Карсторн в участке, мы сейчас выясним. Он занимался данным делом вместе с Троптоном, – произнес полковник, снимая телефонную трубку.

– Он на месте, сэр, – подсказал инспектор. – Я только что с ним говорил.

Сержант не заставил себя ждать. Услышав вопрос, он прищурился, словно припоминая нечто давно забытое. Память его не подвела.

– Нет, сэр, – ответил сержант. – Конверта мы не видели. Мистер Пленмеллер вручил письмо инспектору Троптону уже развернутым со словами, что, наверное, должен передать его в полицию, хотя его первым – «глубинным», как он выразился, – побуждением было его сжечь.

– По-моему, его «глубинным» побуждением было вручить письмо вам. Хотел бы я взглянуть на конверт!

– Конверт видела экономка, – сообщил сержант. – Помню, она говорила вам, что увидела письмо первой. Оно лежало на столике у кровати. На нем было написано единственное слово: «Гэвин».

– Вот как? С этим уже ничего не поделаешь: экономка не определила бы, Уолтер надписал это слово или кто-либо другой.

– К чему вы клоните? – не вытерпел полковник. – Почему придаете такое значение конверту?

– Мне пришла в голову одна мысль, сэр, – ответил Хемингуэй. – Вы сказали, что за три недели до смерти Уолтер грозился, что больше не впустит Гэвина в дом и не желает его видеть.

– После этого он все же впустил брата в дом. Ссора была забыта.

– Да, сэр. Но, похоже, все происходило именно так, как сказано в письме. Я много раз читал его и заметил кое-что подозрительное. У Уолтера был размашистый почерк, он не делал разрывы между словами – ленился оторвать перо от бумаги, что ли? Взгляните на дату вверху страницы, сэр. Что вы думаете?

Хемингуэй положил письмо перед полковником. Харботтл и Карсторн приблизились к столу, чтобы ничего не упустить. Полковник вгляделся в письмо и произнес:

– Цифра «два» расположена очень близко к цифре «пять».

– Посмотрите, где ее касается легкий, идущий вверх переход от буквы «y». Он настигает двойку внизу, а не у верхней петельки, как ожидаешь. Не представляю, как он выписал двойку, начинающуюся здесь снизу, с диагональной черты. А вот если мысленно продолжить эту слабенькую линию, то она настигнет пятерку именно там, где полагается, если Уолтер датировал письмо не 25, а 5 мая.