Фредерик Браун - Самое обыкновенное убийство

— Почему же ты… — начал Бассет.

— Заткнись, коп! — сказал дядя. — Ты получил, что хотел. Оставь человека в покое. Теперь я все понял.

Он взял с комода бутылку и стал наливать. Когда дядя посмотрел на меня, я потряс головой — тогда он налил три стакана и подал один Банни. Тот встал, выпил залпом и направился в ванную.

— Эй! — крикнул Бассет, почуяв неладное, и метнулся за ним, но дядя оттолкнул его, и Банни успел запереться. — Он же сейчас…

— Есть идеи получше, Фрэнк? Все, Эд, пошли отсюда.

Я охотно повиновался, но Эма догнал не сразу, так быстро он шагал. Только через несколько кварталов дядя заметил, что я иду рядом, и усмехнулся:

— Хороши охотнички? Шли на волка, а поймали кролика.

— Я вообще жалею, что мы явились туда.

— Это я виноват. Прочитал твою записку и сообразил, что это Банни, но не мог понять, почему. Я ведь не знал его, и… в общем, надо было мне одному пойти, а не тащить с собой копа.

— Но как ты узнал… Он правильно написал фамилию Андерс, да?

— Иностранную фамилию, которую слышал только по телефону. Знал, как она пишется, потому что в полисе ее видел.

— Я тоже читал записку, но ничего не заметил.

Дядя, будто не слыша, продолжил:

— Я знал, что это не самоубийство. Помнишь, я рассказывал тебе об этом его заскоке? Не мог Уолли руки на себя наложить. Но кто же знал, что он докатится до такой крайности и попросит другого? Оказал услугу приятелю, называется.

— Он хотел как лучше.

— Будем надеяться… головой бы сначала подумал.

— Полагаешь, он давно уже это планировал?

— Полис купил пять лет назад, в Гэри. Взял у Рейнолдса деньги, обязавшись отдать голос за оправдание его брата, а сам проголосовал против. Ждал, видимо, что Рейнолдс убьет его за это, но потом почему-то струхнул, сбежал из Гэри и следы за собой замел. Знай он, что Рейнолдс теперь в Чикаго, с Банни не стал бы связываться. Пошел бы прямо к Гарри, дешевле бы обошлось.

— Ты хочешь сказать, что он все пять лет…

— Думаю, Уолли ждал, когда ты окончишь школу и устроишься на работу. Банни он стал обрабатывать, когда ты уже поступил в «Элвуд пресс»…

Мы остановились у светофора на Мичиганском бульваре.

— Ну что, парень, по пиву? — спросил дядя, когда мы перешли на противоположную сторону.

— Я бы выпил мартини.

— Раз так, поведу тебя в приличное место. Покажу тебе не огороженный штакетником мир.

Мы прогулялись по бульвару до отеля «Аллертон» и поднялись на специальном лифте в шикарный коктейль-холл на верхний, очень высокий этаж. В открытые окна веял прохладный бриз. Мы заняли столик на южной, выходящей на Луп, стороне. Узкие высокие здания тянулись к яркому солнцу — прямо научная фантастика, смотришь и не веришь глазам.

— Ну, как тебе вид?

— Красиво чертовски, но ведь это капкан.

От глаз Эма побежали смешливые лучики.

— Сказочный капкан, парень. Здесь может случиться что угодно, как плохое, так и хорошее.

— Вроде Клэр.

— Вспомни лучше, как провел парней Кауфмана. Как оглоушил Бассета, сказав ему про уопакские деньги. Он теперь всю жизнь будет размышлять, как ты узнал. Еще недавно ты поражался тому, что Уолли в твоем возрасте завел роман с женой издателя и дрался с ним на дуэли. А теперь? Мне вот ни разу не довелось убить вооруженного гангстера игрушечной кочергой или переспать с женщиной главаря.

— Да, но теперь-то я вернусь на работу, а ты к себе на карнавал?

— Все еще хочешь стать наборщиком, Эд?

— А что?

— Нет, ничего. Хорошая профессия, все лучше, чем карнавальщик. Живешь в палатке, как бедуин какой, заработал что-то и сразу потратил. Еда паршивая, дожди с ума сводят. Не жизнь, а горе одно.

Конечно, я не собирался с ним ехать, однако ждал, что он меня позовет. Глупо, знаю, но факт.

— Но если очень хочешь попробовать, то поехали.

— Спасибо…

— Уговаривать не стану. Отобью телеграмму Мордатому и пойду в «Вакер» собирать чемодан.

— Тогда пока.

Мы пожали друг другу руки, и Эм ушел. Официантка спросила, не нужно ли мне еще что-нибудь. Я покачал головой.

Я сидел там, пока тени от чудовищных зданий не удлинились и яркая голубизна озера не стала темнеть. Потом встал и очень испугался, что Эм уехал один. Нашел телефонную будку, позвонил и застал его еще в номере.

— Это Эд. Я сейчас приду.

— Я тебя раньше ждал.

— Забегу домой за чемоданом, и все. Может, на вокзале встретимся?

— Обратно, парень, товарняком поедем. Я на мели, только пара баксов на еду и осталась.

— Как? У тебя днем двести долларов было!

— Уметь надо, Эд. Я же говорил, что деньги у карнавальщика не задерживаются. Встречаемся на углу Кларк-стрит и Гранд-авеню через час. Сядем там в трамвай и поедем на товарную станцию.

Уложив вещи, я оставил маме с Гарди записку, радуясь и одновременно жалея, что их нет дома.

Дядя уже стоял на углу с чемоданом и новеньким тромбонным футляром.

— Подарок на будущее. На карнавале можно играть сколько влезет, там чем больше шуму, тем лучше. Так, глядишь, и научишься. Гарри Джеймс [7] Знаменитый американский трубач. тоже начинал в цирковом оркестре.

Открыть футляр он пока не позволил, и мы доехали на трамвае до грузового депо.

— Теперь мы с тобой бродяги, — произнес Эм, когда мы пробирались через пути. — Ирландское рагу ел когда-нибудь? Приедем завтра ночью, сготовим.

Найдя подходящий состав, мы залезли в пустой вагон. Открыв футляр в сумерках, я присвистнул, и горло у меня сжалось: я понял, на что дядя Эм потратил свои двести долларов. Серьезный инструмент, впору Тигардену или Дорси. В позолоту можно смотреться, как в зеркало, сам легкий как перышко. Я почтительно собрал тромбон, дивясь его превосходной балансировке. Гамму до-мажор я помнил еще со школы: один-семь-четыре-три. Первая нота прозвучала фальшиво, но виноват был я, а не инструмент. В конце концов я проиграл всю гамму.

Состав дернулся, загремел буферами и тронулся. Я сыграл гамму в обратном порядке, постепенно обретая уверенность. Ничего, скоро вспомню и остальное.

— Эй вы! — Вдоль вагонов бежал кондуктор — моя серенада нас подвела. — Выметайтесь оттуда, живо! — Он уже собирался запрыгнуть в вагон, но тут дядя сказал:

— Дай-ка мне подуть, парень. — Выдув жуткую, совершенно неприличную ноту, он задвинул дверь прямо под носом у неприятеля. Кондуктор выругался, отцепился и скоро отстал: поезд набирал ход.

Засмеявшись, я снова поднес к губам мундштук, и у меня получилась чистая, звенящая, красивая нота, дающаяся обычно только годами практики. Потом я тут же дал петуха еще хуже, чем Эм, и больше ничего не сумел, потому что мы оба хохотали как ненормальные.

Прозвище Вашингтон-сквера, где долгое время выступали многочисленные уличные ораторы. — Здесь и далее примеч. пер.