Майкл Иннес - Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник)

Уинтер вскользь подумал, есть ли среди игр, в которые Уэдж играет с Кермодом, такая, где надо притворяться и выдавать себя за кого-то другого? Потому что между Кермодом, каким он представал сейчас, и автором популярных книг, в которого его хотел превратить хитроумный и дальновидный Уэдж, пролегала, казалось, непреодолимая пропасть. Но, опять-таки, подобным образом мог смотреть на вещи со своей колокольни представитель ученого мира, оторванный от действительности. И Уинтер осмелился приглядеться к своему собеседнику пристальнее. Он, несомненно, все еще оставался диковатым, как зверь из джунглей, но уже смирившимся с клеткой бродячего цирка, в котором его заставили выступать. К его первобытным замашкам уже примешивался своего рода творческий пафос и прорывалось горячее желание начать самостоятельную деятельность. Слишком сложная роль для начинающего актера – он не мог только притворяться таким. И тем не менее трудно было избавиться от мысли, что Кермод не годился в созидатели. Ему подобные скорее способны разрушать. В стремлении прояснить этот вопрос, Уинтер заинтересовано спросил:

– Вы сказали, что ваш Паук будет другим. Стало быть, вы продолжите развивать его образ и дальше?

Кермод крепко ухватил его за локоть и конфиденциальным шепотом сообщил:

– Идея Уэджа состоит в том, чтобы я развил его образ не дальше, а, наоборот, вернул назад. Ему кажется, что я лучше подхожу именно для такой задачи.

– Вы хотите сказать, что Паук встанет на старую преступную дорожку?

Помимо воли Уинтер почувствовал, что шокирован этим актом насилия, пусть его готовили на будущее и всего лишь с помощью пера и бумаги. За несколько тысяч лет со времени своего возникновения моральные принципы укоренились в некоторых из нас поразительно глубоко; даже марионетка в кукольном театре, которую актеры заставляют совершать противоестественные действия, может вызвать протест в душе нормально мыслящего человека. Вот почему Уинтер посмотрел на Кермода почти в ужасе.

Кермод верно истолковал его взгляд и поспешил сказать:

– Так хочет Уэдж. И, быть может, он в чем-то прав. Если проанализировать развитие сюжета книг, – и он сделал широкий жест, словно охватывая им все тридцать семь вышедших томов, – в его идее, безусловно, присутствует здравый смысл. Но Уэдж тоже человек ограниченный. В конце концов, сам-то он не писатель. Ничего за всю жизнь не сочинил. А у меня есть кое-какие замыслы.

Он внезапно рыкнул на весь мир, не исключая из общего круга и Уинтера.

– Я всем вам еще покажу, кто я такой на самом деле.

С этими словами Кермод поднял бокал и с явным неудовольствием обнаружил, что тот пуст. А затем сделал нечто и вовсе неожиданное. Сунул бокал в свой широко открытый рот и перекусил зубами ножку. Мгновение спустя стекло медленно, словно пузырь из слюны, надувавшийся на губах маньяка, полезло наружу.

– Меня научила трюку с бокалом покойная бабушка, – объявил он, когда полностью извлек изо рта стекло.

Он смотрел на ошеломленного Уинтера взглядом вполне здравомыслящего и даже умного человека.

– Попробуйте проделать это как-нибудь в минуту упадка сил и депрессии.

Его взгляд обежал комнату.

– Что ж, Джерри, старина. – В голосе Кермода снова промелькнула легкая грусть. – Мы еще встретимся. Но там, как я вижу, стоят другие парни, с которыми надо потрепаться. Долг вежливости, понимаете ли. Сегодня здесь собралось множество славных ребят.

И с громким рыком, достигавшим уже крещендо, Кермод двинулся в противоположный угол комнаты. Но на секунду задержался и снова повернулся к Уинтеру:

– Скиталец в ручье. Вот кто я такой!

Тимми разговаривал с Патришией. И считал (насколько же интеллект порой подавляет наши инстинкты!), что делает это главным образом ради Хьюго Топлэди. Присутствие Хьюго на какое-то время преисполнило Тимми стремлением совершать правильные и добрые поступки. Для Белинды Патришия была лучшей подругой, и в данный момент казалось естественным, чтобы она удостоилась внимания единственного брата лучшей подруги. Тимми предложил ей бокал хереса, а поскольку был все же младше Патришии, то и разговор старался вести на взрослые или, по его мнению, занимательные темы.

Патришия приняла херес не без настороженности. Она почти сразу поняла, что брат подруги окружил ее заботой, отчасти чтобы произвести впечатление на Топлэди, отчасти в силу унаследованной от отца традиции гостеприимства и лишь в последнюю очередь благодаря, вероятно, совсем уж мимолетному интересу, который вызывала у Тимми она сама. Он заметно ее побаивался. Но, мало того, у нее к тому же возникло ощущение, какое, должно быть, испытывают хорошо сохранившиеся пожилые леди, когда неожиданно удостаиваются вроде бы искреннего, хотя и недолгого интереса со стороны молодых людей, отказываясь верить, что это всего лишь дань элементарной вежливости. И поскольку именно так Патришия чувствовала себя в обществе Тимми, она лишь терпела его как невыносимо надоедливого щенка, как школяра, едва ли сильно повзрослевшего с тех времен, когда ему доставляло особое удовольствие баловаться начиненными чернилами бомбочками из бумаги. Только что пережитое этим вечером приключение еще оставалось слишком живо в ее памяти и не позволяло сосредоточиться ни на чем другом. Но одновременно ей безотчетно нравились некоторые черты его внешности: почему-то это были в первую очередь уши, шея и тыльные стороны ладоней. И столь странный, иррациональный каприз своей отлаженной системы чувственности даже немного пугал ее. Это несколько уравнивало их: Патришия тоже слегка побаивалась Тимми. А потому она свела вместе колени, носки и каблуки туфель, слушая Тимми, который говорил в основном сам, с напускной холодностью и спокойствием.

– А как там с девичьими забегами смеха ради? – совершенно без всякого ехидства поинтересовался он. – Все еще находишь на это время?

Патришия безмолвно переварила сие устаревшее и полное мужского шовинизма описание женской легкой атлетики, но ей померещилось, что ее вполне изящные ноги под платьем становятся волосатыми и чрезмерно мускулистыми.

– В аббатстве мы играем в большой теннис, – ответила она. – Это вообще замечательное место. Ты когда-нибудь бывал там?

– Ни разу. А Белинда очень редко нам хоть что-то рассказывает: Шун приобрел то, Шуну подарили это. Папе, между прочим, хотелось бы взглянуть на знаменитую коллекцию. Ты же знаешь, он сам собирает автографы Поупа, только у его собрания вид не слишком впечатляющий. Такое чувство, что старый классик писал в основном на обороте приходивших ему еженедельных счетов, и общий вид не поражает красотой и изяществом. Зато двойная польза в сжатом виде – литературоведы могут изучать одну сторону, а историки экономики и развития общества получать сведения с другой. И не надо тратить усилий, разыскивать по крупицам информацию, в какую прачечную гений сдавал свои подштанники, как в случае с Шелли. Это все сказано прямо на оборотной стороне стихов. Кстати, самая интересная коллекция в нашем доме – мое собрание бабочек. Пойдем, я тебе покажу.