Майкл Иннес - Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник)

– Возьмите вот это, – шепнула она и сунула в руку Уинтеру блюдо очищенных морских моллюсков, в каждый из которых вместо вилочки воткнули крошечный деревянный гарпун.

Уинтеру, все же человеку достаточно взрослому, не слишком понравилась роль разносчика закусок в гостиной, а гарпуны ассоциировались у него с зубочистками, и потому он взял блюдо без особой охоты.

– Мистер Кермод, позвольте вам представить, – продолжила играть свою роль миссис Моул. – Джеральд Уинтер – Адриан Кермод.

Затем она чуть отступила, довольная тем, как справилась со своей миссией. Уинтер пробормотал что-то вместо приветствия и протянул свое жертвенное блюдо. Кермод издал мягкий рык, который при желании можно было принять за благодарность, затем неуклюжим, но быстрым движением пожал новому знакомому руку и ухватил с блюда добрую дюжину гарпунов одновременно.

– Лично я, – сказал Кермод, – всегда предпочитаю ужинать в семь.

Миссис Моул нахмурилась, не слишком довольная ворчанием будущего преемника мистера Элиота, за которое ему следовало бы попенять, но уже через секунду ее окликнул кто-то из знакомых, и Уинтер с творческим призраком остались предоставленными друг другу.

– Не выпускайте блюда из вида, – первым делом посоветовал Кермод. – По-моему, тут нечего жрать. Держите его рядом.

Уинтер поставил моллюсков на указанное ему место.

– Кажется, вы до крайности голодны, – приветливо сказал он. – Занимаетесь спортом по утрам, верно? Представляю, как трудно заставить себя бегать в такую погоду.

Кермода подобная реплика всерьез удивила – на мгновение его рука замерла над очередным моллюском.

– Строите из себя умника, как я погляжу, а? – наконец произнес он, быстро проглотил моллюска и выставил вперед челюсть, как это делают агрессивные персонажи в кино. – Но вы же знаете: у вас на меня ничего нет. – Он замолк, подыскивая слова, чтобы усилить эффект своего заявления. – Ни хрена у вас нет против меня, – добавил он после паузы.

И его челюсть вернулась в положение, более удобное для поедания закуски.

Из всего этого следовало, что в данный момент Кермод изучал раннюю стадию приключений Паука, где было сильно заокеанское влияние с бронированным автомобилем и автоматами. Но эта фаза давно уже миновала. Поэтому Уинтер покачал головой и заметил:

– С вашего позволения, вы используете устаревший жаргон. Но жизнь не стоит на месте. Почитайте хотя бы Менкена [73]. Уголовный сленг меняется из года в год.

Кермод снова откровенно удивился, посмотрел на Уинтера мрачно и даже чуть злобно, но заговорил спокойным и вполне интеллигентным тоном:

– А как мне угнаться за веяниями времени? Где набраться нового лексикона? Они не выделяют мне денег на путешествия, а если честно, то я не слишком-то начитан. Знаете, – он снова сумел завладеть графином, – порой я чересчур много пью, можете себе представить? Трудно поверить, но это правда.

– Уверяю вас, что мне совсем не трудно вам поверить.

Кермод, бросив на пол россыпь пустых гарпунов, пожалуй, даже излишне тяжело опустил руку на плечо Уинтера.

– Вы – настоящий друг, – сказал он. – Действительно хороший друг.

И, пытаясь быть щедрым с новым приятелем, огляделся в поисках второго бокала.

– Понимаете, – произнес Кермод, опрокинув в себя херес и при этом пропустив сразу несколько стадий, необходимых в обычных условиях для тесного сближения, – это унизительно. Другого слова не подберешь, Джерри, старина. Унизительно.

– Меня зовут Джеральд, – поправил Уинтер, но без обиды в голосе.

Кермод вызвал в нем даже некоторое умиление. Он представил себе, как неделями тому приходится общаться с одним и тем же выдуманным человеком, и вот представился случай поговорить с кем-то другим и настоящим, а это создавало, пусть ненадолго, приятную иллюзию разнообразия.

– Уверен, что так и есть, – сочувственно сказал он. – Чистой воды унижение.

– Есть дармовой хлеб – вот что принижает человека, – заявил Кермод.

Он говорил с глубоким и проникновенным чувством, но распространялось оно только на Уинтера. Когда кто-то попытался вмешаться в их разговор, он так рыкнул на наглеца, что у того, должно быть, мурашки пробежали по коже.

– Дармовой хлеб, – повторил он затем. – Сегодня он есть, а завтра ты его уже не увидишь.

На мгновение он задумался над только что произнесенным изречением, размышляя, насколько верным оно получилось.

– Шекспир, – сказал он потом. – Шекспир испытал это на собственной шкуре. Знал об этом все. Я никогда не устаю повторять, что Шекспир был и остается лучшим из людей. Помните его скитальца над ручьем?

– Вы имеете в виду флаг скитальца над ручьем? [74]

– Нет. Вы все путаете. Там есть другое место. Шекспир написал много всякого. Скиталец, который плывет по течению. Болтается то туда, то сюда. И гниет от воды, пока бесцельно уходят годы. Это я – в точности.

– Но разве обязательно проводить годы бесцельно? Вы не можете одновременно заниматься чем-то еще?

Писатель-призрак покосился на него так подозрительно, что у Уинтера моментально возникли сомнения, настолько ли горек дармовой хлеб, как плакался Кермод.

– Поверьте мне, старина, – сказал он. – Все не так просто, как кажется. Я должен быть постоянно, так сказать, у них под рукой. Иными словами, поблизости от линии старта, чтобы начать по первому сигналу. А это мешает сосредоточиться на чем-то другом. Дьявольски мешает сосредоточиться. Конечно, я пытаюсь помогать по мере сил. С этим Пауком связана уйма работы. Но мне она достается лишь изредка. Хотя дел у них невпроворот.

– Я успел убедиться в этом. Но скажите, вас интересует Поуп?

– Никогда не приходилось играть [75]. А, не сразу понял, что вы имеете в виду. Александр Поуп? Нет, определенно не интересует. Как я уже объяснил, меня книгочеем не назовешь. Шекспир – да. Но Поуп… Нет, никогда не привлекал моего интереса.

Кермод поставил бокал на стол и уставился на Уинтера смышленым взглядом одного из львов на Трафальгарской площади.

– Мой Паук будет абсолютно иным.

– Уверен, так и получится, – совершенно серьезно согласился Уинтер. – Но было ли это задумано изначально или нет?

– Разумеется, здесь заключена суть замысла. Почему герой Элиота пользовался и пользуется таким бешеным успехом? Скажете, потому что автор подбрасывает в текст щепотку своей интеллигентности и культуры? Ни хрена подобного, сэр. Популярен он потому, что наш приятель Паук все время менялся, принимал новые обличья. Вот откуда такой сумасшедший читательский интерес. Людям любопытно, каким он станет дальше, как любят они наблюдать за взрослением собственных детей. Что же произойдет с Пауком, когда Элиот отвалит в сторону? Уэдж вовремя взялся ломать себе голову над этой проблемой. И выбрал мою персону далеко не случайно. Мы с Уэджем часто играем вместе, и потому он знает меня как облупленного.