Энтони Беркли - Тайна семьи Вейн. Второй выстрел

Я больше не мог этого выносить.

– Шерингэм! Ты с ума сошел? Ты же прекрасно знаешь, она не имеет к этому ни малейшего отношения! – Я повернулся к двум полицейским: – Джентльмены, мистер Шерингэм вынуждает меня открыть вам всю правду. Вы с самого начала были совершенно правы в своих подозрениях. Это я застрелил мистера Скотта-Дэвиса.

– О, Сирил! – простонала Этель.

– Однако же попрошу вас, – продолжил я со всем возможным достоинством, – принять мое слово чести, что моя жена понятия не имела ни о моих намерениях, ни о…

– Итак, у вас теперь их двое. Можете выбирать, – перебил меня Шерингэм. Арморель, успевшая опуститься обратно на кушетку, где мы сидели, схватила меня за руку и притянула вниз, к себе. – Два безупречных признания. Одна беда: два этих признания противоречат друг другу, но разве такая мелочь имеет значение?

Позвольте мне чуть подробнее остановиться на этой виновной паре. Предположим, как подозревает суперинтендант, все это – хитроумный план. Предположим, они сговорились между собой застрелить Скотта-Дэвиса и, поженившись, вместе получить наследство. Предположим даже, они договорились устроить такое вот двойное признание в случае, если на одного из них падет подозрение. Ловко придумано, не правда ли? Проблема лишь в том, что все было совсем не так. Я самолично могу засвидетельствовать, что до позавчерашнего вечера меж ними не было даже речи о помолвке, не говоря уже о женитьбе – и что если бы я не взял мистера Пинкертона за трепещущие плечи и в буквальном смысле слова пинками не погнал бы его делать предложение девушке, которую он любил, но которая, по его представлениям, решительно не могла ответить ему взаимностью, и если бы я не настоял на том, чтобы написать письмо епископу с просьбой обвенчать их на следующий же день по срочной лицензии, пока мисс Скотт-Дэвис не передумала, – так вот, ни свадьбы, ни помолвки и по сей день и не состоялось бы. Разве не так, Пинкертон?

– Ну… – замялся я в крайнем смущении (Шерингэм и в самом деле невозможен!) – но любые дальнейшие слова, что могли бы слететь с моих губ, потонули в совершенно неуместном дружном хохоте, к которому присоединились все присутствующие, в том числе и Арморель.

– Это правда? – спросила она, смеясь.

Я попытался объяснить ей, что дело обстояло совсем не так – во всяком случае, не совсем так, однако под насмешливыми взглядами всех остальных говорил сбивчиво и с запинкой. Боюсь, что Арморель и по сей день свято верит, что меня пришлось пинками гнать делать ей предложение.

– Ладно, довольно комедии, – бесчувственно усмехнулся Шерингэм. – Я коснулся всего этого лишь для того, чтобы продемонстрировать: и мистер, и миссис Пинкертон готовы признаться в убийстве, как только кто-нибудь обвинит второго. Полагаю, из этого можно сделать лишь один вывод: каждый из них подозревает второго – или, по крайней мере, знает, что алиби у второго не безупречное. Иными словами, оба невиновны. История миссис Пинкертон, без сомнений, правдива лишь отчасти, и…

– Ничего подобного я не признаю, – мгновенно вставила Арморель. – Я утверждаю, что это чистая правда.

– Еще бы, – одобрительно кивнул Шерингэм. – Но я утверждаю, что вы слегка изменили ее, чтобы покрыть время второго выстрела. Без сомнений, я не прав, да и в любом случае это все совершенно не важно, поскольку другие ваши показания, в которых нет причин сомневаться и которые подтверждены словами миссис Фитцуильям, вполне убедительно, на мой взгляд, доказывают, что выстрел Хиллъярда был вторым, а не первым, а потому Пинкертон не мог выстрелить – и более того, доказывают, что Скотт-Дэвис был убит первым выстрелом, на время которого у Пинкертона безупречное алиби. Я так полагаю, вы, полковник, уже и сами убедились.

– Да, – кивнул полковник. – Теперь это кажется вполне установленным фактом. Так, суперинтендант?

– Именно, сэр. Не знаю, думал ли мистер Пинкертон, будто мы замышляли выдвинуть против него обвинение, но мне бы хотелось заверить, что теперь у нас ничего подобного и в мыслях нет.

– Благодарю, – отозвался я не слишком сердечно – потому что не забыл нескрываемого скептицизма, с которым суперинтендант поначалу выслушивал мои показания.

Арморель сжала мой локоть. Я посмотрел на нее, а она протянула мне развернутую записку. Я не без удивления прочел:

Арморель!

Когда я обвиню СП в убийстве, вскочите и признайтесь сами. Не волнуйтесь: это все блеф с моей стороны. Хочу вынудить его тоже сознаться, а он это сделает куда убедительней, если будет думать, что вы всерьез. Просто хочу представить полиции ситуацию в таком виде, как вы мне ее представили тогда вечером. Потом покажите ему эту записку и успокойте. А после этого ни вы, ни он – не перебивайте и не произносите ни слова.

НБ. Я совершенно серьезно. Если вам покажется, что СП намерен ослушаться, заткните ему рот подушкой.

РШ.

Я покосился на Арморель, приподняв бровь. Она забрала записку и прижала пальчик к губам.

– Итак, мы исключили кандидатуру Пинкертона столь же твердо, как и миссис Хиллъярд, – подытожил Шерингэм. – Что же до миссис Пинкертон, думаю, у меня есть новые сведения, которые вас удивят. Суперинтендант, вы допрашивали фермера по имени Мортон?

– Безусловно, сэр, учитывая, что он всю вторую половину дня работал на ближайшем к лесу поле, – с достоинством ответил суперинтендант. – Однако он не смог сообщить мне ничего важного. Даже не слышал выстрелов.

– На самом деле, у него было что вам сообщить, просто он не знал, что это важно, а вы его не спросили. Он видел мисс Скотт-Дэвис на Пустыре ровно в то время, когда ей и полагалось там сидеть. По крайней мере, он видел женщину в голубом платье, а я удостоверился, что, кроме мисс Скотт-Дэвис, в тот день никто голубого не носил.

– В самом деле, сэр? – озадаченно переспросил суперинтендант. – Ну и что это доказывает?

– Ага! Я вам скажу. Ничего! Даже не доказывает ненадежность мисс Скотт-Дэвис как свидетеля, потому что она уже призналась мне, что на несколько минут поднималась к Пустырю прежде, чем идти вниз. Видите ли, Мортон взглянул наверх и увидел ее всего один раз. Больше он наверх не смотрел. И он понятия не имеет, сколько было времени. Даже свериться относительно выстрелов не может, потому что, как вы и сказали, он их не слышал. Я спросил, может, это было минут в двадцать четвертого? Он сказал – что-то вроде того. Я спросил, а может, без двадцати четыре? Он сказал – очень может быть.

Против бывшей мисс Скотт-Дэвис нет ничего, кроме мотива – вполне очевидного, и возможности, которую она охотно признает. И разумеется, ее муж не может служить свидетелем. Однако рассказ о двух кустах жимолости вполне правдоподобен, а два растущих там куста можно засчитать за доказательство, тогда как ее отчет о беседе с кузеном до выстрелов почти наверняка убедит жюри. Нет, против нее нет ничего, кроме умеренных подозрений, и уж точно ничего такого, что вы могли бы представить присяжным. Кроме того, я точно знаю, что она в кузена не стреляла.