Агата Кристи - Место назначения неизвестно

— Они обедали вместе в Дорсете, где жила миссис Спидер, в среду, 12 августа.

— 12 августа?

— Да.

— Он действительно тогда ездил в Лондон… Но ничего не сказал… — Она замолчала и затем резко спросила: — Какая она?

Ответ последовал быстро и ободряюще:

— Вовсе не очаровательная, миссис Беттертон. Служащая тридцати с лишним лет, даже не привлекательная. Нет ни малейших оснований подозревать ее в интимной связи с вашим мужем. Как раз поэтому и странно, что он не сказал вам ничего об их встрече.

— Да, да!

— Теперь подумайте как следует, миссис Беттертон. Вы не заметили никаких изменений в поведении вашего мужа, скажем, в середине августа? Приблизительно за неделю до конференции.

— Нет… И нечего было замечать.

Джессоп глубоко вздохнул.

На столе тихо зажужжал телефон. Он поднял трубку:

— Да?

Голос на другом конце провода произнес:

— Здесь человек, который хочет поговорить с кем-нибудь, кто занимается делом Беттертона, сэр.

— Как его имя?

На другом конце провода раздался осторожный кашель.

— Не совсем уверен, как оно произносится, мистер Джессоп. Может быть, я лучше скажу его по буквам?

— Хорошо. Говорите.

Он быстро записал в блокнот буквы, которые называли ему по телефону.

— Поляк? — спросил он, закончив.

— Он не сказал, сэр. По-английски говорит свободно, но с легким акцентом.

— Попросите его подождать.

— Слушаюсь, сэр.

Джессоп положил трубку. Затем посмотрел через стол на Оливию Беттертон. Она сидела совершенно тихо, с обезоруживающим, безмятежным спокойствием. Он вырвал из своего блокнота листок с именем, которое только что записал, и подтолкнул ей через стол.

— Знаете кого-нибудь с такой фамилией?

Она взглянула на листок, и ее глаза расширились. На какое-то мгновение он решил, что она напугана.

— Да, — ответила она. — Да, знаю. Он писал мне.

— Когда?

— Вчера. Он двоюродный брат первой жены Тома. И только что приехал в Англию. Он очень заинтересован исчезновением Тома. В своем письме спрашивал, не известно ли мне что-нибудь новое, и… и выражал искреннее сочувствие.

— До письма вы о нем что-либо слышали?

Она покачала головой.

— Ваш муж когда-нибудь говорил о нем?

— Нет.

— То есть в действительности он может и не быть двоюродным братом первой жены вашего мужа?

— Ну… Думаю, такое невозможно. Я никогда не задумывалась над этим. — Она выглядела встревоженной. — Но первая жена Тома была иностранкой. Она была дочерью профессора Маннгейма. Из письма видно, что этот человек, похоже, знает все о ней и Томе. Письмо было очень правильное, официальное и, знаете, какое-то иностранное. И тем не менее казалось искренним. Хотя какой смысл писать, если не быть искренним?

— Об этом-то мы всегда и спрашиваем себя… — Джессоп слабо улыбнулся. — Мы занимаемся здесь этим так часто, что начинаем обращать внимание на малейшие несоответствия.

— Ничего удивительного. — Она внезапно вздрогнула. — Эта ваша комната в середине лабиринта коридоров, из которой никогда не выбраться, как бывает в кошмарном сне…

— Она может вызвать ощущение боязни замкнутого пространства, — сказал, улыбаясь, Джессоп.

Оливия Беттертон подняла руку и отбросила прядь волос со лба.

— Поверьте, я не могу больше этого выносить, — сказала она. — Просто сидеть и ждать. Хочу уехать куда-нибудь для перемены обстановки. За границу, например. Куда-нибудь, где журналисты не будут постоянно звонить мне по телефону и люди не будут на меня оглядываться. Встречаю друзей, и они меня расспрашивают, узнала ли я что-нибудь новое. — Она помолчала, потом продолжила: — Мне кажется… мне кажется, я на грани нервного расстройства. Стараюсь держать себя в руках, но все слишком тяжело для меня. И мой врач говорит, что мне нужно прямо сейчас отправиться куда-нибудь на три-четыре недели. У меня есть его письмо. Я покажу. — Она пошарила у себя в сумочке, достала из нее конверт и передала его через стол Джессопу: — Почитайте, что он пишет.

Джессоп вынул из конверта письмо и прочел его.

— Да, — проговорил он, — с врачом не поспоришь.

И вложил письмо обратно в конверт.

— Так… так мне можно будет уехать? — Ее глаза нервно следили за ним.

— Конечно, миссис Беттертон, — ответил он и приподнял брови. — Почему бы и нет?

— Думала, вы можете быть против.

— Против? Почему? Это ваше личное дело. Только сделайте так, чтобы я мог связаться с вами и сообщить, если у нас появятся какие-нибудь новости.

— О, конечно.

— Куда вы настроены поехать?

— Куда-нибудь, где солнце и поменьше англичан. В Испанию или Марокко.

— Чудесно. Уверен, это пойдет вам на пользу.

— Большое вам спасибо.

Она встала, взволнованная, воодушевленная, но все еще с явными признаками нервозности.

Джессоп пожал ей руку и надавил на кнопку, вызывая дежурного, чтобы ее проводили. Затем вернулся и сел. Некоторое время его лицо оставалось таким же невозмутимым, как и раньше, потом очень медленно на нем появилась тихая улыбка. Он поднял трубку телефона.

— Я приму майора Глидра сейчас, — сказал он.

— Майор Глидр? — Джессоп чуть поколебался, перед тем как произнести имя. — Не тушуйтесь, выговорить мое имя сложновато, — ответил посетитель с добродушным пониманием. — Ваши соотечественники во время войны называли меня Глайдр. А в Штатах я изменю свою фамилию на Глин, что мне кажется наиболее подходящим во всех отношениях.

— Вы приехали из Штатов?

— Неделю назад. Вы, прошу прощения, мистер Джессоп?

— Я — Джессоп.

Посетитель с интересом взглянул на него.

— Ясно, — сказал он. — Я наслышан о вас.

— В самом деле? От кого?

Тот улыбнулся:

— Мне кажется, мы немножко забегаем вперед. Перед тем как вы позволите мне задать вам несколько вопросов, я дам вам прочесть письмо из посольства США.

Письмо протянуто с легким кивком. Джессоп взял его, прочел несколько строк вежливых рекомендаций и отложил в сторону. Он окинул посетителя оценивающим взглядом. Высокий мужчина, держится молодцом, лет тридцати или около того. Светлые волосы коротко подстрижены по европейской моде. Речь медленная и осторожная, с явным иностранным акцентом, хотя грамматически безукоризненная. Джессоп обратил внимание, что посетитель совершенно не нервничает и полностью уверен в себе. Необычно! Большинство людей, посещавших этот кабинет, вели себя нервно, возбужденно или встревоженно. Иногда были хитрыми, иногда — яростными.

Майор Глидр полностью владел собой; его бесстрастное лицо свидетельствовало о том, что он знает, что делает и зачем делает. И что не просто будет перехитрить его и заставить сказать больше, чем он сам намерен. Джессоп проявил добродушие: