Стивен Кинг - Детки в клетке (сборник)

— Первородный грех, — сказал я. — Меня это устраивает. Это легко представить, и ты можешь плясать от этого.

— Что ж, — кивнул Бобби, — возможно, действительно первородный грех. Но каков его механизм, старший брат? Ты никогда не задавал себе этот вопрос?

— Механизм? Какой механизм? Что-то я не улавливаю.

— Думаю, это вода, — задумчиво произнес Бобби.

— Что?

— Вода. Что-то существует в воде. — Он посмотрел на меня, помолчал и добавил: — Или чего-то в ней не хватает.

На следующий день Бобби уехал в Вако. Я больше не видел его до той поры, когда он появился на пороге моей арендованной квартиры в майке наизнанку и с двумя стеклянными ящиками в руках. Это произошло три года спустя.

— Привет, Хови, — воскликнул он, небрежно хлопнув меня по спине, словно мы не виделись каких-то три дня.

— Бобби! — завопил я, раскинул руки и заключил его в медвежьи объятия. Острые косточки уперлись мне в грудь, и я услышал его недовольное ворчание.

— Я тоже рад тебя видеть, — буркнул Бобби, — но лучше полегче. Растревожишь аборигенов.

Я торопливо отшатнулся. Бобби опустил на пол большой бумажный мешок, который держал в руке, и расстегнул дорожную сумку, переброшенную через плечо. Из нее он осторожно извлек два стеклянных ящика. В одном был пчелиный рой, в другом — осиное гнездо. Пчелы, судя по их виду, уже успокоились и занялись своими пчелиными делами, но осы были явно недовольны всем происходящим.

— Хорошо, Бобби, — сказал я и улыбнулся. Я не мог не улыбаться. — Что ты придумал на этот раз?

Из кармана той же сумки он извлек майонезную баночку, до середины наполненную прозрачной жидкостью.

— Видишь?

— Да. Либо вода, либо самогон.

— И то, и другое, если поверишь. Я добыл ее из артезианской скважины в Ла-Плате, это маленький городок в сорока милях к востоку от Вако; это концентрат из пяти галлонов. Сам получил. Я сделал там настоящий перегонный аппарат, Хови, но сомневаюсь, что власти меня когда-нибудь за это арестуют. — Улыбка его стала еще шире. — Это всего лишь вода, и одновременно — самый жуткий самогон, который когда-либо видело человечество.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Разумеется. Ничего, поймешь. И еще — знаешь что, Хови?

— Что?

— Если эта идиотская человеческая раса сможет продержаться ближайшие шесть месяцев, значит, она продержится вечно.

Он приподнял майонезную банку, и один увеличенный через стекло глаз Бобби уставился на меня с величайшей торжественностью.

— Это серьезная вещь, — сказал он. — Лекарство от самой страшной болезни, которой страдает Homo Sapiens.

— Рак?

— Нет, — покачал головой Бобби. — Война. Пьяные драки. Желание стрелять. Вся эта гадость. Где у тебя ванная, Хови? У меня коренной зуб шатается.

Когда он вернулся, он не только привел в порядок майку, но и причесался, не изменив своему излюбленному методу. Я знал, что Бобби просто сует голову под кран, после чего растопыренными пальцами зачесывает их назад.

Оглядев стеклянные ящики, он заявил, что и пчелы, и осы в норме.

— Только имей в виду, Хови, что к осиному гнезду обычное понимание «нормы» даже близко нельзя отнести. Осы — общественные насекомые, как пчелы и муравьи, но в отличие от пчел, которые почти всегда благоразумны, и от муравьев, у которых иногда бывают шизоидные приступы, осы всегда ведут себя как настоящие психопаты. Точно как старый добрый Homo Sapiens. — Он усмехнулся и снял крышку с ящика, в котором были пчелы.

— Знаешь что, Бобби, — с улыбкой заметил я, но улыбка получилась слишком широкой. — Давай ты лучше положишь крышку на место и просто расскажешь мне, в чем дело, а? Оставь демонстрацию на потом. Видишь ли, моя хозяйка — просто душка, но у нее есть босс, тупой бык, который курит сигары «Оди пероде» и на тридцать фунтов крупнее меня. Она…

— Тебе понравится, — сказал Бобби, словно я не произнес ни звука, привычка, знакомая мне не меньше, чем его Десятипальцевый Метод Укладки Волос. Брата нельзя было упрекнуть в невежливости; он просто временами полностью погружался в свое. Да и мог ли я его остановить? Нет, черт побери! Я был так рад, что он вернулся. Хочу сказать, кажется, я уже тогда понял, что происходит что-то глубоко неправильное, но и пяти минут пребывания в обществе Бобби мне хватало, чтобы он меня полностью загипнотизировал. Он был Люси с футбольным мячом, предлагающей в последний раз сыграть в собачку, а я — Чарли Брауном, бросающимся за ним через все поле.

— На самом деле тебе, вероятно, уже приходилось такое видеть, — продолжал Бобби. — Время от времени и в журналах печатают подобные фотографии, и по телевизору показывают, в передачах о природе. Тут нет ничего особенного, но выглядит очень эффектно, потому что у людей совершенно иррациональная предубежденность по отношению к пчелам.

И что самое странное, он был прав — я действительно видел такое раньше.

Он опустил руку в ящик между ульем и стеклянной стенкой. Не прошло и пятнадцати секунд, как его рука оказалась в шевелящейся желто-черной перчатке. И мгновенно в памяти всплыло давнее воспоминание. Я сижу перед телевизором в пижаме, прижимаю к груди моего паддингтонского медвежонка, до времени ложиться в постель как минимум полчаса (а до рождения Бобби — несколько лет), и со смесью ужаса, отвращения и изумления наблюдаю, как некий пчеловод позволяет пчелам полностью покрыть его лицо. Сначала они образуют нечто напоминающее колпак палача, а потом он сдвигает их, создавая нелепую живую бороду.

Бобби вдруг резко сморщился, потом усмехнулся.

— Одна меня все-таки ужалила, — пояснил он. — Они все еще не пришли в себя после путешествия. От Ла-Платы до Вако меня подвозила одна дамочка из страховой компании. У нее старый «пайпер кэб», а оттуда на самолетике местной авиалинии, «Эйр Козел» называется, если не ошибаюсь, до Нового Орлеана. В итоге сделал около сорока пересадок, но, клянусь Богом, именно дорога от этой Ла-Помойки вывела их из себя. На Второй авеню до сих пор больше выбоин, чем на Бергенштрассе после капитуляции Германии.

— Знаешь, Боб, лучше бы ты вынул оттуда руку, — настаивал я на своем, мысленно представляя, как буду гоняться за пчелами со свернутым в трубку журналом, сшибая их одну за другой, словно сбежавших из тюрьмы преступников из какого-то старого фильма. Но ни одна из них не покинула ящик… по крайней мере пока.

— Расслабься, Хови. Ты видел когда-нибудь, чтобы пчела ужалила цветок? Или хотя бы слышал об этом?

— Ты не очень похож на цветок.

— Ты что, полагаешь, пчелы знают, как выглядит цветок? — рассмеялся он. — У них о виде цветка не больше представления, чем у нас с тобой — о чем поет ветер. Они знают, что я сладкий, потому что я выделяю с потом диоксин сахарозы… наряду с тридцатью семью другими диоксинами, и это лишь те, которые нам известны. — Он в задумчивости помолчал. — Хотя, должен признаться, вчера вечером я позаботился, чтобы себя подсластить. В самолете съел коробку вишни в шоколаде…