Шарлотта Брандиш - Леди из Фроингема [publisher: SelfPub]

Всё это Виктория высказала свистящим шёпотом, будто раскрывала невесть какие тайны. Её настойчивое желание выставить горничную в дурном свете вынудило Грумса отбросить в сторону сомнения.

– Я вынужден задать вам глубоко личный вопрос, миссис Понглтон, – сказал он, постукивая себя по верхней губе. – И прошу ответить на него правдиво. У меня сложилось впечатление, что за вашим неприязненным отношением к Анне Фелпс кроется нечто большее, чем вы сейчас пытаетесь представить. Дело в ревности, не так ли? Ваш муж оказывал горничной знаки внимания, и поэтому вы попытались выставить её воровкой?

От услышанного Виктория Понглтон мгновенно пришла в ярость. Толстый слой пудры не смог скрыть расплывающиеся по её лицу и шее красные пятна негодования.

– Да как вы смеете?! – в её голосе можно было различить и истинный гнев, и неподдельную боль женщины, которая привыкла быть обманутой, но не собиралась обсуждать этот факт с кем бы то ни было. – Мой муж, Джордж Понглтон, был достойнейшим человеком и собирался баллотироваться в парламент. Вместо того чтобы арестовать его убийц, вы оскорбляете его память и меня, его жену! Вы понимаете, инспектор Грумс, что я этого так не оставлю? Вас… понизят в должности! вам придётся уйти в отставку! Я добьюсь, чтобы вы принесли мне свои извинения в присутствии шефа лондонской полиции, слышите?!

За спиной у инспектора было двадцать пять лет крепкого брака с уроженкой шотландских предгорий, выросшей на ферме с восемью братьями – женщиной, вне всяких сомнений, достойной, но отличающейся неукротимым нравом, поэтому он предоставил свидетельнице возможность «выпустить пар», а сам, сохраняя спокойствие, тем временем обдумывал дальнейший ход расследования.

Виктория же, наливаясь нездоровой краснотой, долго ещё расписывала инспектору неприятности, которые неминуемо омрачат его пребывание на службе, если он не прекратит порочить честное имя её покойного супруга. Досталось всем – и Седрику, распускающему грязные сплетни о брате, и Присцилле, по мнению Виктории, настраивающей мужа против остальных членов семьи, и Анне, ведущей себя недопустимо развязно для горничной из приличного дома, и даже Оскару Финчу, который втёрся в доверие леди Элспет с явно неблаговидными целями.

А в это время, пока в гостиной Виктория Понглтон изливала потоки желчи на ни в чём не повинных полицейских, под самой крышей Мэдлингтон-Касл, в крохотной комнатушке с узким окном, прекратило биться сердце кухарки миссис Вайсли, коронным блюдом которой был так нелюбимый многими печёный ревень.

Тело миссис Вайсли обнаружили вечером, когда полицейские уже отбыли из Мэдлингтона. Весь день Анна была настолько загружена работой, и к тому же кухаркино нездоровье стало уже чем-то привычным, и удивления ни у кого не вызывало, что вспомнили о ней только после вечернего чая.

Раздосадованная и допросом, и суетой в доме, и несправедливыми обвинениями в воровстве, и перебранкой с Хигнеттом, который в очередной раз упрекнул её в нерадивости, Анна в сердцах скинула передник, накричала на перепуганную судомойку из-за разбитого соусника и отправилась наверх, чтобы заявить миссис Вайсли о том, что ужин она в одиночку готовить нипочём не собирается, и вообще, некоторые воображают, что жалованье платят просто так. После известия о наследстве Анна уже мысленно видела себя владелицей большой и светлой чайной: с яркой вывеской, маленькими круглыми столиками (на каждом – букетик свежих цветов в посеребрённой вазочке) и витринами, полными пирожных, – и должность прислуги-за-всё тотчас показалась ей тесной, будто севшее после неудачной стирки шерстяное платье.

Горничная, которая с порога принялась высказывать миссис Вайсли своё недовольство, в какой-то момент осознала, что живые люди, даже спящие крепчайшим сном, навеянным парами хереса, не выглядят так безжизненно и вместе с тем нелепо. В комнате кухарки было невозможно душно и пахло, как в пивной.

Снова начались звонки в полицейское отделение и нехорошая суета.

У кухонной девчонки случилась истерика, и, посоветовавшись с дворецким, Анна отправила её к родителям, в деревню, строго-настрого приказав не болтать лишнего. Само собой, удержаться девчонка не сумела и выложила родным всё как есть, изрядно приукрасив случившееся, отчего в деревне с удвоенной силой поползли слухи о кровожадном призраке Айрин, что бродит по замку и умерщвляет всех, кого встречает на своём пути.

– Два покойника за один день – это уже слишком, – сказал инспектор, которого новость застала на пороге полицейского отделения, и сержант Бимиш не стал с ним спорить.

Примерно так же выразился и Седрик, которому новость сообщила встревоженная Присцилла. На жене просто лица не было – бледная, дрожащая, она обхватила плечи руками, словно мёрзла и никак не могла согреться, – Седрика до глубины души тронула её способность принять близко к сердцу несчастье, произошедшее с человеком из низов, который всю свою жизнь посвятил честному труду. Обычно не склонный проявлять заботу о ком-либо, он спустился в кухню и собственноручно приготовил Присцилле чашку крепкого чая, попутно залив водой стол и усыпав пол чайными листьями.

До прибытия полицейских все обитатели Мэдлингтона собрались в гостиной. Испуганная Бернадетта не отпускала детей ни на шаг от себя, и они, не понимая толком ещё, что произошло, приникли к матери, вздрагивая от резких возгласов Виктории, адресованных всем сразу и никому в частности.

–…всё бесполезная трата времени! – заявляла она, встряхивая головой и обводя взглядом присутствующих. – Этот ваш инспектор – тупица, каких свет не видывал. О, я сразу это поняла! Здесь, вдалеке от Лондона, невозможно встретить толкового человека на службе…

Близнецы и баронесса фон Мюффлинг сидели немного в отдалении от остальных и молча переглядывались. Оливия внутренне кипела – на её глазах убийца совершил уже три преступления, а у неё всё ещё не было ни улик против него, ни чёткого понимания, как ему это удалось. К тому же её выводило из себя поведение Оскара Финча – он то и дело поглядывал на неё с мрачным подозрением и что-то едва слышно бормотал себе под нос.

Даже Присцилла, всегда такая спокойная и рассудительная, выглядела встревоженной. Она вежливо слушала Седрика, который, по своему обыкновению, разразился не относящейся к делу тирадой о положении рабочих шерстопрядильной фабрики в Лидсе, но мысли её, как предполагала Оливия, блуждали далеко.

На лицах дворецкого и горничной застыла печаль. Кухарка миссис Вайсли была женщиной глуповатой, суетливой и безмерно любила распевать, находясь в определённом состоянии, старинные ирландские баллады, но у неё были и свои достоинства. Она никогда не наушничала хозяйке о мелких провинностях других слуг, не ставила под сомнение главенство Хигнетта и всегда готова была закрыть глаза на то, что Анна, побросав все заботы и скрывшись от дворецкого в кладовке с припасами, позволяла себе вздремнуть пару часиков на мешках с мукой.