Роберт Гулик - Убийство в Кантоне

Пока судья Ди молчал, обдумывая слова Ляна, в разговор вступил Дао Гань.

— Мне рассказывали, господин Лян, что душители танка всегда оставляют на месте преступления маленький серебряный слиток, которым они утяжеляют свои платки. Это весьма расточительно. Почему же они после дела не забирают с собой серебро или не используют вместо него кусочки свинца?

— Уж очень они суеверны, — пожал плечами Лян. — Это подношение духу их жертвы. Они верят, что в таком случае призрак не стакет их преследовать.

Судья Ди поднял глаза.

— Позвольте еще раз взглянуть на карту города.

Когда Лян раскатал на столе свиток, судья велел градоначальнику Пао показать ему места, где большинство домов построены из дерева. Оказалось, что таковы чуть ли не все густонаселенные кварталы бедноты и людей среднего достатка, причем улицы здесь совсем узкие.

— Да, — с тяжелым вздохом произнес судья, — огонь легко уничтожит значительную часть города. И в таком случае погибнет столько людей и имущества, что мы не вправе пренебрегать слухами о Мансуре. Мы должны незамедлительно принять надлежащие меры. Я отдам распоряжение губернатору сегодня же созвать во дворце тайное совещание, на котором, помимо вас двоих, будут присутствовать господин Яу Тайкай, командир гарнизона и начальник охраны гавани. Там мы рассмотрим, какие меры следует принять в первую очередь, и обсудим, как поступить с Мансуром.

— Я считаю нужным еще раз подчеркнуть, ваше превосходительство, что Мансур может оказаться ни в чем не виновен, — озабоченно проговорил господин Лян. — Он совершает крупные сделки, а среди торговцев здесь царит жесткая конкуренция. Иные из них не остановятся ни перед чем, чтобы устранить успешного соперника. Все слухи о Мансуре могут оказаться всего лишь злобным наветом.

— Будем надеяться, что вы правы, — отозвался судья. Он допил чашку и встал.

Лян Фу церемонно проводил высоких гостей через все сады и галереи в передний двор, где, не раз глубоко поклонившись, распрощался с ними.

Цзяо Тай прибыл во дворец двумя часами ранее, вскоре после того, как судья Ди отправился к Лян Фу. Дворецкий проводил его в приемную отведенных судье покоев.

Поскольку этот преважный царедворец предупредил Цзяо Тая, что судью до полудня не ожидают, он направился к сандаловой кушетке, снял сапоги и рухнул на мягкие подушки с намерением хорошенько вздремнуть.

Но, несмотря на усталость, сон к нему не шел. Некоторое время Цзяо Тай ворочался с боку на бок, все более и более падая духом. «Совсем раскис, в твои-то годы, вот уж дурья башка! — сердито бормотал он себе под нос. — Даже не ущипнул за задницы двух вертихвосток у Ни, а они чуть ли не молили об этом! Да еще и что-то не так с моим левым ухом!» Он сунул в ухо мизинец и принялся яростно вращать его там, но звон не прекращался. Наконец Цзяо Тай сообразил, откуда исходит звук — из его левого рукава.

Он нащупал и вытащил крошечный сверток, аккуратно завернутый в красную бумагу. На ней были выведены тонкие, как паутинки, иероглифы:

«Господину Дао. Лично».

— Похоже, от женщины! Должно быть, мой дружок завел себе подружку, ту бабенку, что столкнулась со мной перед домом капитана. Проворная девка ухитрилась сунуть мне это в рукав. Но откуда ей было знать, что я отправлюсь к Ни?

Он встал, подошел к двери и положил сверток на боковой столик, как можно дальше от стола судьи Ди. Затем вернулся к своей сандаловой кушетке и снова лег. На этот раз он тут же уснул.

Проснулся он только к полудню и едва успел натянуть сапоги и с наслаждением потянуться, разминая затекшие конечности, как дверь отворилась и дворецкий впустил в приемную судью Ди и Дао Ганя.

Судья Ди сразу направился к своему столу в глубине зала. Пока Цзяо Тай и Дао Гань занимали свои привычные места, судья вынул из ящика стола большую карту города и развернул перед ними. Затем он сказал Цзяо Таю:

— У нас состоялась долгая беседа с Лян Фу. Вроде бы наша первая догадка в конце концов подтвердилась. Видимо, цензор вернулся в Кантон, потому что выяснил, что арабы готовят здесь беспорядки.

Цзяо Тай весь погрузился в слух, пока судья пересказывал ему содержание разговора.

— Лян подтвердил сказанное мне в храме гулящей девкой, а именно что арабы — частые гости в борделях танка, — подвел итог судья. — Таким образом, у них есть масса возможностей сговориться. Это объясняет и почему цензор был умерщвлен ядом, что в ходу только у этого, к сожалению, малознакомого нам речного народа. А карлик, которого вы оба видели в питейном заведении на набережной вместе с арабом, также явно был танка. Теперь, неизвестный, задушивший того убийцу в переходе над улицей, воспользовался шелковым платком душителя танка. Создается впечатление, будто те, кто противостоит арабским смутьянам, тоже используют танка. Все это совершенно сбивает с толку. Как бы то ни было, я не собираюсь дожидаться, когда здешние арабы учинят беспорядки. Я велел губернатору созвать в два часа совещание, на котором мы обсудим меры предупреждения любой затеваемой смуты. А как дела у тебя, Цзяо Тай?

— Я отыскал танцовщицу, ваша честь. И в ней действительно течет кровь танка, от матери. К несчастью, ее покровитель очень ревнив, так что она не могла позволить себе долгую беседу со мной на том корабле, где он ее поселил. Однако она сказала, что иногда встречается с ним в его маленьком домике к югу от храма Чжуаньсюя и даст мне знать, когда я смогу с ней там встретиться. Она там бывает нечасто, ибо, будучи отверженной, не вправе жить на берегу.

— Ясно, — раздосадованно кивнул судья. — Закон об отверженных следует упразднить, ибо это позор для такого великого народа, как наш.

Наш долг — просветить этих отсталых бедолаг, а затем даровать им равные с китайцами права. Посетил ли ты капитана Ни?

— Да, ваша честь. Он показался мне человеком приятным и вдобавок хорошо информированным. Как я и ожидал, ему много что известно о Мансуре.

После того как Цзяо Тай пересказал слова капитана, судья Ди сказал:

— Будь поосторожнее с этим капитаном, Цзяо Тай. Я его словам не верю. Они нисколько не согласуются с тем, что я услышал от Лян Фу. Мансур — богатый князек, с чего бы ему опускаться до вымогательства? И откуда вообще Ни выкопал эту историю? Постой-ка, он сказал тебе, будто решил несколько лет провести на берегу, потому что любит спокойную жизнь и желает постичь тайны мироздания. Но это звучит совсем уж неправдоподобно! Он мореход, а мореходу нужны более веские основания, чтобы расстаться с морем. Я полагаю, что Ни сам был влюблен в эту женщину, а семья выдала ее замуж во время одного из его плаваний. Ни остается на берегу в надежде на то, что рано или поздно ее престарелый муж умрет, тем самым позволив капитану жениться на своей старой возлюбленной. Конечно же, Ни ненавидит Мансура, соблазнившего эту женщину, а потому выдумал всю историю с вымогательством. Что ты на это скажешь?