Гарри Кемельман - В пятницу раввин встал поздно

За столиками сидели в основном пары, но наискосок от него сидела девушка, как и он, одна. Она была не очень красива, зато у нее был молодой, свежий вид. Судя по тому, как она то и дело посматривала на часы, она кого-то ждала. Она еще ничего не заказала, а только попивала воду из своего стакана: то ли ей действительно хотелось пить, то ли потому, что кругом все кушали.

Подошла официантка, чтобы принять у него заказ, но он только показал на свою рюмку в знак того, что просит еще одну.

Девушка напротив волновалась все больше и больше. Каждый раз, когда открывалась дверь, она поворачивалась на стуле. Затем ее настроение внезапно переменилось. Она выпрямилась, словно приняла какое-то решение, сняла свои белые перчатки и засунула их в сумочку, точно готовясь делать заказ. Он заметил на ее пальце обручальное кольцо, однако она его тут же сняла и, раскрыв сумку еще раз, положила его в отделение для мелочи.

Она подняла глаза и заметила, что он следит за ней. Зардевшись, она отвернулась. Он взглянул на часы: было без четверти восемь.

Он колебался всего лишь мгновение, затем встал и подошел к ее столику. Она изумленно взглянула на него.

– Меня зовут Мельвин Бронштейн, – сказал он, – и я не кусаюсь. Я просто не люблю кушать один, и вы, кажется, тоже. Можеть быть, вместе поужинаем?

Ее глаза расширились, как у ребенка. Затем она опустила их на мгновение, снова подняла и кивнула.

❖

– Налить вам еще?

Он кивнул в знак благодарности.

– Вы не можете представить себе, как я переживаю из-за всего этого дела, миссис Смолл. В конце концов, нанял-то вашего мужа я. Я выбрал его лично.

– Да, я знаю, мистер Вассерман. Мы с Дэйвидом немало тогда удивились. Вообще-то, когда конгрегация нанимает раввина, она приглашает по субботам то одного, то другого кандидата, они проводят богослужение, встречаются с членами правления или ритуального комитета, и лишь потом выбирают наиболее подходящего. Вы же приехали в семинарию сами, причем один, и на свой собственный страх и риск выбрали именно Дэйвида. – Она устремила на него задумчивый взгляд, но тут же опустила глаза. – Может быть, если бы вместо вас действовал ритуальный комитет, они отнеслись бы к нему не так враждебно?

– Вы думаете, я тогда напросился, миссис Смолл? Поверьте, мне и в голову не приходило. Я, конечно же, предпочел бы, чтобы именно ритуальный комитет принял окончательное решение, либо правление. Однако здание было готово в начале лета, и правление решило встретить Новый год в сентябре, так сказать, во всеоружии. Когда я предложил, чтобы ритуальный комитет, – нас там всего трое: мистер Бекер, мистер Райх и я, – съездил в Нью-Йорк и подыскал раввина, 1не кто иной, как мистер Бекер, настоял, чтобы я поехал один. ’’Что мы с Райхом понимаем в раввинах?

это были в точности его слова. – То ли дело вы! Вам и карты в руки. Кого бы вы ни привезли, мы заранее согласны". Может быть, ему было некогда, а может – он и впрямь так думал. Сначала я наотрез отказался. Затем я подумал и решил, что так все-таки будет лучше. В конце концов, Бекер и Райх действительно ничего не понимают: Бекер даже читать молитвы не может по-древнееврейски, а Райх не многим его лучше. У меня уже был с ними опыт. Когда нужно было заключить договор на строительство синагоги, они наняли Христиана Соренсена. Архитектор-еврей им, видите ли, не подошел. Если бы я тогда не воспротивился, имя Христиана Соренсена – Христиан, как вам это нравится?– красовалось бы на бронзовой табличке у входа.

Известный строитель церквей Христиан Соренсен – черная, артистически подвязанная бабочка; пенсне на черном бантике, – создал макет, изображающий высокую узкую коробку, с высокими узкими окнами вперемежку с декоративными колоннами из нержавеющей стали. "В истекшие две недели я усиленно изучал основы вашей религии, джентльмены, и мой проект призван олицетворить сущность иудаизма. ” (Ты гаон, – подумал тогда Вассерман, – коль тебе удалось понять сущность иудаизма за каких-нибудь две недели). ’’Обратите внимание на эти узкие линии, за которыми глаз так и тянется кверху. Они символизируют благородное стремление ввысь. Простота архитектурного решения – трезво, солидно, без всяких мишурных украшений (это никак намек, – подумал Вассерман, – на традиционные еврейские символы: Маген-Давид, Менора, скрижали завета?) символизирует практичность и, если можно так выразиться, здравый смысл вашей религии. Стальные же колонны символизируют, с одной стороны, непорочность, а с другой – стойкость перед эрозией и разрушительным действием времени”.

Фасад состоит из ряда стальных дверей, а с боков – сплошные стены из глазурной керамики, идущие от верхних косяков дверных проемов и постепенно опускающиеся к углам, ’’что не только смягчает строгие линии фасада, но еще и вписывает здание в местность. Вы, конечно, заметили, что получается нечто вроде широко открытых объятий, зазывающих верующих на молитву. Практически же эти две боковые стены отгораживают стоянку перед зданием от газона, простирающегося вокруг всей остальной части здания”.

❖

– Все-таки я тогда добился, чтобы на табличке значились только его инициалы. Впрочем, не здание синагоги определяет характер конгрегации. А вот характер раввина вполне может повлиять на формирование характера общины. Поэтому я согласился и поехал в семинарию, один.

– А почему вы остановили свой выбор на Дэйвиде?

Он ответил не сразу. Он понимал, что имеет дело с умной и весьма энергичной молодой женщиной, так что надо быть осторожным. Он пытался вспомнить, что же привлекло его тогда в ее муже? Во-первых, он обнаружил недюжинное знание Талмуда. Затем, немалое влияние на него оказал, несомненно, тот факт, что молодой человек происходил, как это видно было из его личного дела, из старого раввинского рода, и что его жена была тоже дочерью раввина. Женщина, выросшая в доме раввина, будет вести и сама традиционный еврейский дом. Все же первая встреча с молодым раввином разочаровала его: уж больно у него была неказистая внешность! Самый обыкновенный молодой человек. Все же, когда они разговорились, дружелюбие раввина, его здравый смысл, подкупили его. Что-то в его жестах и тоне напоминало бородатых патриархов на старой родине, у которых он и сам учился в молодости Талмуду. Его приятный голос звучал как-то убеждающе, он обладал тем особым ритмом, который, кажется, вот-вот перейдет в напевность, свойственную талмудистам.

Как только Вассерман привез его в Барнардз-Кроссинг, сразу же начались неприятности. Дело было, конечно, не в том, что он пожалел о своем выборе или разочаровался в раввине. Ему, однако, начинало казаться, что раввин не совсем соответствовал тому, на что рассчитывала конгрегация. Некоторым хотелось, чтобы раввин был высокий, солидный мужчина со звучным, выразительным голосом: что-то вроде эпископа. Рабби Смолл же был отнюдь не высок, и его голос был тихий, мягкий и трезвый. Другие ожидали веселого выпускника вуза в серых брюках, с которым можно бы поиграть в гольф либо в теннис, и который дружил бы с мужчинами помоложе. Меж тем рабби Смолл был худой, бледный, носил очки и, хоть и отличного здоровья, но, конечно, не атлет. Третьи мечтали об энергичном организаторе, который создавал бы всевозможные комитеты и ставил бы перед конгрегацией все новые и новые задачи. Рабби Смолл же был какой-то рассеянный, ему постоянно нужно было напоминать о встречах, в которых ему надо участвовать, и он нисколько не ценил ни время, ни деньги. Хотя он, пожалуй, с готовностью отзывался на те или иные проекты, но с той же легкостью он забывал о них, в особенности, если они с самого начала его не очень интересовали.