Гарри Кемельман - В пятницу раввин встал поздно

– Пожалуйста, Джо, никаких шашней. Она дальняя родственница жены. ’

– Да ты что, Ленни! Мне ведь нужно записать ее фамилию, адрес, Больничную кассу, – ухмыльнулся Джо. – Что же, по-твоему, пойти мне с регистрационной книгой к ней в гардеробную?

Он отошел прочь и принялся ходить по залу. Он вообще проводил большую часть своего1 времени среди посетителей, здоровался с одним, кивал другому, а то и присаживался, чтобы поболтать со знакомым завсегдатаем. Поднимаясь, он обычно подзывал официанта и отдавал распоряжение: "Поднеси моим друзьям что-нибудь за мой счет, Поль ". По четвергам, однако, когда домработницы были обычно выходные, атмосфера была не та. Всегда пустовало несколько столиков, посетители пили с ленцой, разговаривали почему-то шопотом и, казалось, скучали. Даже обслуживание было по четвергам не то: официанты толкались около кухни вместо того, чтобы на лету принимать заказы. Когда Леонард указывал им – взглядом либо щелчком – дескать, клиент ждет, они подходили как-то вяло и тут же снова сбивались в кучу, как только он отворачивался от них. Вот почему Джо сидел по четвергам в своей конторке и приводил в ажур учет. На этот раз он справился раньше обычного и прилег на диван соснуть часок, как вдруг в дверь постучали. Он встал, сел за стол и придвинул к себе какую-то папку.

– Войдите, – сказал он сухим, деловым тоном.

Кто-то попытался открыть дверь, но безуспешно. Он встал и, улыбаясь, снял цепочку, затем указал девушке на диван.

– Садитесь. Я сейчас освобожусь.

Закрыв дверь, он – как'бы невзначай – снова повесил цепочку, сел за стол и зашелестел бумагами. Так он просидел несколько минут, делая какие-то заметки, копался в документах, Затем резко обернулся и оглянул девушку с головы до ног.

– Как вас зовут?

– Стелла. Стелла Мастранджело.

– Скажите по буквам. Или лучше напишите вот.

Юна подошла к столу и, стоя, написала свою фамилию. Он смотрел сбоку на ее фигуру. Она была молода и свежа, кожа смуглая, а глаза – черные, вызывающие. Его так и подмывало похлопать ее по бедрам, затянутым в тесные шорты из черного атласа. Однако сдержался и продолжал тем же деловым тоном:

– А теперь адрес, название Больничной кассы, а также домашний телефон, на случай если вы нам снова понадобитесь.

Она кончила писать, выпрямилась, но не сразу вернулась на диван, а прислонилась к столу напротив него.

– Это все, мистер Серафино?

– Пожалуй, – ответил он, читая то, что она написала. – Знаете, у нас, может быть, найдется для вас работа время от времени. Нелли уже давно намекает, что у нее, мол, мало выходных; у нее ведь маленький ребенок.

– О, мистер Серафино, я буду вам очень благодарна!

– Что ж, посмотрим. Вы приехали на машине?

– Нет, на автобусе.

– Как же вы доберетесь домой?

– Мистер Леонард сказал, что я смогу уйти до двенадцати. Тогда я как раз поймаю последний автобус.

– И вы не боитесь ездить так поздно одна? Нет, я вас одну не отпущу. Сделаем вот как. Сегодня я вас отвезу на своей машине, а в будущем что-нибудь придумаем. Пат – это который работает на стоянке, – запросто подсадит вас к какому-нибудь таксисту. Бесплатно, разумеется.

– О, я не хочу, чтобы вы…

– Но почему?

– Мистер Леонард сказал, что…

– Да он и знать не будет, – успокоительно поднял он руку. Его голос тоже потеплел. – Вот эта дверь выходит прямо на стоянку. Без четверти двенадцать вы кончаете, идете на автобусную остановку и ждете меня там. Я выйду в эту-вот дверь, сяду в машину и заберу вас.

– Но ведь мистер Леонард может…

– Если он даже подойдет, то застанет дверь на цепочке. Подумает, что я прилег немножко, и ему даже в голову не придет разбудить меня. Окей? Мы ведь еще даже о делах как следует не поговорили…

Она кивнула головой и . взмахнула ресницами в его сторону.

– Тогда идите, детка, не задерживайтесь. Пока!– Он все-таки хлопнул ее отечески по бедру на прощание.

❖

Днем в "Каюте” подавали бутерброды, пирожки и кофе, а вечером – и горячие блюда: спагетти с тефтелями, мидии с жареной картошкой, бобы с сосисками. Все это значилось на засаленном меню, приклеенном к зеркалу бара. Против каждого блюда стоял номер, и завсегдатаи вроде Стэнли называли при заказе не блюдо, а только номер – вероятно, так было быстрее.

Днем, а также в вечерние часы, здесь почти не выпивали. Клиенты, обедавшие здесь, обмывали свои бутерброды стаканом эля или пива/ перед ужином тот или иной клиент мог выпить рюмку виски, но это было и все. Однако завсегдатаи, среди которых был и Стэнли, обычно возвращались часов в девять. Вот тогда "Каюта” совершенно преображалась.

Выходя от раввина, Стэнли подъехал на своем жел1- том драндулете к "Каюте”, заказал свой обычный ужин и стакан эля. Он сидел у бара, жуя размеренно и вяло. На тарелку он смотрел лишь столько, сколько нужно было, чтобы подцепить вилкой очередную порцию, и тут же поворачивал голову к экрану телевизора, поставленному на возвышение в углу. Время от времени его ритмично работающие челюсти останавливались, и он, не отрывая глаз от экрана, выливал в рот очередной глоток эля.

Получив свой ужин, Стэнли сказал с буфетчиком пару слов о погоде, а больше ни с кем не разговаривал. Когда телевизионная программа подошла к концу, он допил свой второй стакан, вытер губы бумажной салфеткой и побрел к кассе рассчитаться. Затем он махнул буфетчику рукой, вышел, проехал несколько кварталов и поставил машину перед самым домом матушки Скофильд. Чего зря шататься? Лучше придавить комарика часок-другой.

Мама Скофильд сидела в салоне, когда он просунул голову, чтобы поздороваться с ней. Поднявшись затем к себе, он снял ботинки, рабочую одежду, завалился на койку и, заложив руки за затылок, уставился в потолок. Здесь у него не было аотистических снимков: мама Скофильд бы ни за что не потерпела. Единственным украшением был настенный календарь, на котором был изображен мальчик с куклой, долженствующий, по чьему-то замыслу, вызывать теплые чувства к Угольной компании Барнардз-Кроссинга.

Обычно он спал после ужина час-полторад но сегодня ему никак не удавалось заснуть. Он чувствовал, что опять на него надвигается один из нередких припадков скуки и одиночества. Друзья и знакомые видели в его холостяцтве доказательство ума: дескать, человек не дал себя перехитрить. А не перехитрил ли он самого себя?– уныло подумал он. Ведь если разобраться – какая это жизнь? Постылый ужин в кабаке, затем вот эта меблированная конура и разве еще попойка допоздна с друзьями в ’'Каюте11. То ли бы дело, если бы он был женат! И он начал мечтать о том, как бы все было хорошо, если бы у него была семья. Вскоре он захрапел.

Когда он проснулся, было уже почти десять. Он встал, оделся получше и поехал в "Каюту". Его мечты никак не рассеивались. Он выпил больше обычного, чтобы прогнать эти мысли, но как только разговор или шум в баре затихал, они снова были тут как тут.