Павел Девяшин - На златом крыльце сидели

– Может, и так, – делано согласился полицейский. – Однако факты, что называется, на лицо!.. С моей стороны глупо рассчитывать на мгновенное признание. Ничего-с, неделька-другая, заговорите…

– Сколько-сколько?! Вы же погубите нас, упрямый осел!

Поликарпов раздул щеки.

– Кого это «нас»? О чем вы?

– Не станем паясничать! Если ко мне накопились вопросы, спрашивайте… Только, пожалуйста, быстрее.

– Глядите, Захаров, и этот спешит. Наберитесь терпения, месье! Отвертеться все одно не выйдет.

– Хорошо-хорошо… Какие там доказательства? Вы говорили о фактах…

– Тарелка с императорским вензелем. Браво! Весьма ловкий ход-с.

Кондратий Федорович разом сник, боевой дух испарился, словно вода на боках тульского самовара. Внутреннее содержание пришло в соответствие с внешней оболочкой: перед сыщиками горбился усталый, опозоренный человек.

– Откуда вам это известно? – в голосе писателя не осталось вызова, одна тоска.

– Поликарпову все и всегда становится ведомо, мой друг. Рано или поздно-с! – констатировал сыщик приосанившись. – Скажите, вы пошли на это ради Ирины?

Кудрявая шевелюра едва заметно качнулась.

– Именно! Хотел, чтобы она ни в чем не нуждалась. Обрела свободу от мужа. Понимаете?

– Вполне, mon ami! 27 Благодарю за откровенность.

– Уступил чертову посудину за полцены! Впрочем, плевать! Аккурат хватило на брильянтовое колье… Любоваться блеском камней на тонкой, соблазнительной шейке – истинное счастье! Только, молю, не ставьте в известность супругу!..

Лоб Захарова разгладился, взгляд скользнул по растерянному лицу Антона Никодимовича.

– Что вы несете? – изрек Поликарпов свистящим шепотом.

– Ступайте к черту! Я обменял на деньги предмет с вензелем царя Александра. Ради юбки!.. Но, клянусь, никого не убивал… Соображайте живей! Говорю же, нет времени. Ах, как некстати…

Детектив застонал, словно от зубной хвори.

– Тот проиграл в карты, этот продал… Мы с вами, подлинно, ослы, Захаров!

Лекарь схватил хлопающего ресницами поэта за ворот ночной рубашки, нитки треснули под натиском железных перстов.

– Кому? Умоляю, ответьте! – рокотал он. – Кому вы заложили императорское блюдце?

– Пустите его, старина! Ответ известен. Вспомните, кто вошел в покои Двинова с молотком и гвоздями. Кто, исключая любимца муз, слышал наш разговор?

Пророка Аввакума, четверг, ночь

Кровать с узорчатым балдахином едва уловимо скрипнула, вес хозяина не досаждал ей. Вишневецкий закинул руки за голову, ноги свесились с края перины. Физиономия молодого человека лучилась от счастья, подвижная, точно костер в зимнем лесу.

После ужина Петр Еремеевич всегда шел к себе, жена – в каминную, где дожидался томик Дефо.

– А может, не бросать Лариску? – проворковал он смешливо. – Конечно, не femme fatale 28 , но капиталы папаши добавят обворожительности любой курице… Дело сделано, отчего бы не полакомиться?

Мужчина рывком сел, тонкие пальцы взъерошили шевелюру.

«Нет, – явилась не лишенная печали дума, – когда-нибудь средства кончатся, и нужно будет вновь работать. Следует избавиться от ноши!»

Усилие воли дало привычную сосредоточенность, мажорные настроения канули в лету. Чрезмерная радость от хорошо проделанной работы – непозволительная роскошь. Не хватало еще утратить бдительность! Фрикасе из ягненка под пивным соусом – достаточное вознаграждение за труды. Во всяком случае, на данном этапе. Следует завершить начатое, а после, когда улягутся круги на воде, деньги сами хлынут в карман!

Так-с! Что происходит?

Слуха коснулись непривычные звуки. Никак ступени поют? Само по себе явление обыденное – кто только не бродит в сенаторском дворце, но эти шаги не принадлежат ни одному из домочадцев.

Все-таки размяк! Не почувствовал тревоги. Он чертыхнулся…

Ладонь скользнула под подушку, рукоять заряженного пистолета откликнулась знакомым холодком. Как раз вовремя! Удар, другой… Дверь с хрустом сошла с петель.

Бабах!..

Ковер распахнул объятия господину с бобриком на голове. Сквозь завесу порохового дыма возникла вторая фигура, как две капли воды смахивающая на первую. Бесполезное оружие шлепнулось рядом с покойником, скрытые ножны под гвардейским кителем опустели, мелькнуло тонкое лезвие.

Спальня наполнилась шумом борьбы. Натужное сопение перешло в рык, тот – в ругань, наконец свист вырвался из рассеченного горла. Ни дать ни взять кантата смерти…

Ледяной взгляд Вишневецкого уперся в белого от ужаса толстяка, с отдышкой прислонившегося к перильцам. Вот кого нужно благодарить в провале! Кончить сыщика или бежать? Нет, внизу могут быть еще полицейские. Пора делать ноги. Румяный блин еще покатается в масле, жаль.

Отворять ставни некогда. Благо, не успел скинуть мундир гвардейского экипажа – будет не так холодно! Плечо врезалось в стекло, осколки фейерверком брызнули по сторонам. Будь на тротуаре прохожие, акробатический кульбит завершился бы аплодисментами. Сугроб принял тощую фигуру, как океан рыбешку. Липкая холодная масса ухнула за воротник, глаза и рот немедленно залепились. Срочно продрать их!

Осталось совсем чуть-чуть. Свобода близка.

Треск снега, послышалось чье-то дыхание. Пальцы заработали с удвоенной скоростью, возвращая зрение и ориентацию.

Поздно!..

Затылок Петра Еремеевича взорвался болью, сознание улетучилось, словно пробка из бутылки шампанского.

Над бесчувственным склонилась долговязая тень.

– Дышит…

– Молодцом, Захаров! – крикнул Антон Никодимович из разбитого окна. – Спускаюсь к вам…

Поликарповская трость расщепилась, доктор уставился на остатки лакированной палки так, словно, большего внимания не заслуживало ничего на свете. Руки ощутимо подрагивали – не то от мороза, не то от страха.

Уличные фонари расплывались неясной мозаикой: желтыми квадратами, оранжевыми искорками. В голове снова и снова проигрывался глухой хлопок – звук пистолетного выстрела.

Слава Богу, друг жив!..

***

Затворника Печерского, суббота, утро

На казенном сукне белел испещренный чернилами листок. Сквозняк забавлялся уголком документа, по кабинету товарища министра гулял робкий шелест.

Раздался стук, и почти сразу открылась дверь.

В проеме застыл Поликарпов, внимание тут же переключилось на визитера. Хлоп – бумагу накрыл потрепанный бювар, и шуршание стихло.

– Входите, дружище! – буркнул генерал, собранные в щепоть пальцы коснулись переносицы. – Читал ваш рапорт. Стало быть, намылились в Тобольскую губернию?

– Этак можно говорить только о собственном волеизъявлении, – усмехнулся полицейский с горечью. – Впрочем, след гастролеров тянется именно туда. Если угодно колоть орехи микроскопом, отчего бы не скататься?