Агата Кристи - Вилла «Белый конь» [litres]

Рода представила всех друг другу. Винаблз улыбнулся миссис Оливер.

– Я познакомился с этой дамой вчера, когда она занималась своими профессиональными делами, – сказал он. – Теперь у меня шесть книг с ее автографами. Я позаботился о шести подарках на Рождество. Вы замечательно пишете, миссис Оливер. Пишите больше, слишком много таких книг не бывает.

Он с улыбкой взглянул на Джинджер:

– Вы чуть не всучили мне живую утку, юная леди. Затем повернулся ко мне:

– С наслаждением прочел вашу статью в «Обозрении» за прошлый месяц.

– Было очень мило с вашей стороны явиться на вчерашний праздник, мистер Винаблз, – сказала Рода. – После щедрого чека, который вы прислали, я почти не надеялась, что вы прибудете лично.

– О, я очень люблю такие праздники. Часть английской деревенской жизни, не так ли? Я вернулся домой с кошмарным пупсом, выигранным за метание колец, а наша Сибил в блестящем тюрбане, замотанная в тонну фальшивых бус из «египетского бисера», напророчила мне блестящее, но неправдоподобное будущее.

– Добрая старая Сибил, – сказал полковник Деспард. – Мы собираемся сегодня на чай к Тирзе. Интересный старый дом.

– «Белый конь»? Да. Мне бы хотелось, чтобы там по-прежнему была гостиница. Я всегда чувствовал, что у этого дома таинственная и необыкновенно зловещая история. Тут не могли орудовать контрабандисты – слишком далеко до моря. Притон разбойников с большой дороги? А может, там останавливались на ночлег богатые путешественники и больше их никто никогда не видел? Почему-то мне кажется очень скучным, что дом теперь превратился в очаровательную резиденцию трех старых дев.

– О… Мне это никогда не приходило в голову! – воскликнула Рода. – Сибил Стамфордис – еще возможно… С этими ее сари, скарабеями… И вечно-то она видит ауру над головой всех и каждого… Да, она порядком смешна. Но в Тирзе есть нечто внушающее трепет, вы не согласны? Такое чувство, будто она читает ваши мысли. Она не утверждает, что обладает даром ясновидения, но все говорят, что он у нее есть.

– А Белла – вовсе не старая дева, она похоронила двух мужей, – сказал полковник Деспард.

– Искренне прошу у нее прощения! – рассмеялся Винаблз.

– Причем соседи дают зловещие истолкования этим смертям, – добавил Деспард. – Говорят: если муж становился ей неугоден, она как глянет на него, так он чахнет и угасает!

– Конечно, как же я забыл, она ведь местная колдунья.

– Так говорит миссис Дейн-Колтроп.

– Интересная штука это колдовство, – задумчиво проговорил Винаблз. – По всему миру встречаются самые разные его варианты. Помню, когда я был в Восточной Африке…

Он непринужденно и занимательно обсудил эту тему. Рассказал об африканских знахарях, о малоизвестных культах Борнео. Пообещал после ленча показать нам маски колдунов Западной Африки.

– Чего только нет в этом доме! – со смехом заявила Рода.

– Что ж, – он пожал плечами, – если не можешь больше странствовать по всему миру, весь мир должен являться к тебе.

Лишь на мгновение в голосе его прозвучала горечь. Винаблз мельком взглянул на свои парализованные ноги.

– «Сколько на свете воды и земли! Сколько цветов, мой друг!» [30] Сколько на свете воды и земли! Сколько цветов, мой друг! Мы станем счастливы, как короли, Если посмотрим вокруг! Р. Л. Стивенсон «Счастливая мысль», пер. М. Лукашкиной . – процитировал он. – Думаю, это всегда было моей погибелью. Я столько всего хочу узнать… увидеть! Что ж, в свое время мне это неплохо удавалось. И даже сейчас… В жизни есть свои утешения.

– А почему здесь? – неожиданно спросила миссис Оливер.

Остальные испытывали некоторую неловкость, какую люди испытывают всегда, если в воздухе висит намек на трагедию. Только миссис Оливер не затронуло это чувство. Она задала вопрос, потому что хотела знать ответ. Ее откровенное любопытство вернуло прежнюю непринужденную атмосферу.

Винаблз вопросительно взглянул на нее.

– Я имею в виду, – пояснила миссис Оливер, – почему вы поселились именно здесь, где ничего не происходит? Потому что у вас здесь есть друзья?

– Нет. Раз уж вам интересно, я выбрал эту часть мира, потому что у меня здесь нет друзей.

Его губы тронула легкая ироническая усмешка.

«Насколько глубоко он переживает то, что стал инвалидом? – задумался я. – Потеря возможности легко передвигаться, свободы исследовать мир – глубоко ли она резанула его душу? Или он сумел сравнительно спокойно приспособиться к изменившимся обстоятельствам, проявив истинное величие духа?»

Как будто прочитав мои мысли, Винаблз сказал:

– В своей статье вы обсуждаете понятие «величие». Вы сравниваете различные толкования этого понятия на Востоке и на Западе. Но что все мы подразумеваем под словами «великий человек» в наши дни здесь, в Англии?

– Разумеется, великий интеллект, – сказал я, – и, конечно же, моральную силу.

Он посмотрел на меня яркими сияющими глазами и спросил:

– Значит, не бывает злых людей, которых можно назвать великими?

– Конечно, бывают! – воскликнула Рода. – Наполеон, Гитлер и… о, множество других. Все они были великими.

– Лишь из-за воздействия, которое оказали на человечество? – спросил Деспард. – Но вот что интересно – производили ли они сильное впечатление на тех, кто знал их лично?

Джинджер подалась вперед и провела пальцами по шапке своих ярко-рыжих волос.

– Интересная мысль, – сказала она. – Возможно, они казались жалкими, низкорослыми людишками. Напыщенными позерами, чувствующими собственную неполноценность, решившими кем-то стать, даже если ради этого должен рухнуть весь мир?

– О нет! – страстно возразила Рода. – Если б они были такими, то не добились бы того, чего добились.

– Ну не знаю, – сказала миссис Оливер. – В конце концов, самый бестолковый ребенок может с легкостью устроить в доме пожар.

– Ладно вам, – вмешался Винаблз. – Я не могу смириться с современным снисходительным отношением ко злу, как будто зла вовсе не существует. Зло существует. И оно могущественно. Порой могущественней добра. И оно здесь. Его следует распознавать – и бороться с ним. Иначе… – Он раскинул руки. – Иначе мы погрузимся во тьму.

– Конечно, меня воспитывали на дьяволе, – извиняющимся тоном сказала миссис Оливер. – Я имею в виду – на вере в него. Но, знаете, он всегда казался мне таким глупым. Прыгающим и кривляющимся, как плохой актер. Конечно, в своих романах я часто изображаю демонического преступника – людям это нравится, – но, признаться, его становится все труднее и труднее изображать. Пока никто не знает, кто преступник, удается поддерживать его реноме. Но как только он выходит на сцену, почему-то выглядит ужасно мелким. Наступает своего рода спад в сюжете. Гораздо проще, если у тебя в отрицательных героях просто банковский менеджер, растративший фонды. Или муж, который хочет избавиться от жены и жениться на гувернантке своих детей. Это выглядит настолько естественнее… Если вы понимаете, что я имею в виду.