Эмиль Коста - Хорошо в деревне летом

Иван Ильич вернулся на кухню и сел перед холодной печкой. Знакомый дом впервые показался ему неуютным: ведь столько лет Василий здесь провел в одиночестве и тишине! Их детская дружба вспыхнула с новой силой, когда старый моряк сошел на берег и обосновался в деревне, но, если вдуматься, Василий все отмеренные полвека с лишним прожил особняком.

Иван Ильич помнил мечтательного парнишку, над которым смеялись деревенские ребята. Это их и сблизило: маленький Ванька тоже популярностью среди местных не пользовался. Противостоять гогочущей ватаге всегда легче вдвоем. Потом «училкин подкидыш» окреп, стал давать достойный отпор и заработал кое-какой авторитет среди мальчишек. Его лучшего друга тоже скоро перестали задирать.

После школы их дорожки разошлись в первый раз. Ивана Ильича ждала служба на флоте, а Васю – художественное отделение Института Искусств. За несколько лет, прожитых в городе, они виделись от силы дважды.

Уже потом он узнал, что Вася бросил художку и вернулся в деревню. Помнит, с каким изумлением читал теткины письма. Что случилось с его другом? Ведь он только и мечтал, что рисовать – и вдруг… Иван пообещал себе при следующем визите на малую родину все разузнать, но вышло иначе.

Вышло так, что в деревне он первый раз объявился только через год, с невестой – и ни на шаг от нее не отходил все время побывки. Может, с другом вовсе и не виделся в тот раз. Теперь разве вспомнишь…

Потом были долгие рейсы и короткие наезды домой. Случалось и отпуска проводить у тетки после развода. С Василием тогда, конечно, встречались не раз. Сидели. Молчали – каждый о своем. Как-то так у мужиков принято, особенно когда есть, о чем молчать.

Так и вся жизнь в тишине прошла.

Ну и ладно. Смерть Василия он замалчивать не позволит. Милиция может бездействовать, брат – до бесконечности убеждать себя, что не было убийства… Кстати, Петру бы надо позвонить, рассказать об истории с полушубком.

Кот после трапезы не стал умываться, а запрыгнул на табуретку и свернулся калачиком, спрятав нос в меху. Иван Ильич встрепенулся и принялся растапливать печь. Скомканная газета вспыхнула от шипящей спички, пламя быстро перебежало на щепки. Горячий дым загудел в трубе, согревая старые кирпичи, унося прочь из избы дурной воздух и дурные мысли.

Иван Ильич прикрыл дверцу и закурил.

С другой стороны, подумалось ему, зачем Петру звонить? Только побеспокою лишний раз. Еще пошлет куда подальше – и что тогда? Он, по сути, единственный родственник, который может потребовать дополнительного расследования. И важнее всего – перетащить его на свою сторону, собрать побольше доказательств того, что Василий умер с чужой помощью.

Убили его.

Эта мысль была дурнее прочих. Иван Ильич невольно сжал кулаки, сминая зажженную сигарету. Он чертыхнулся и подул на левую ладонь, посреди которой пылало красное пятнышко ожога. Впрочем, он был почти что рад – думать об убийстве лучшего друга оказалось еще больнее. Пусть лучше так, на самом деле. Авось быстрее пройдет.

Кот, будто почуяв неладное, запрыгнул к нему на колени. Иван Ильич рассеянно почесал Кешу за ухом здоровой рукой, и тот заурчал. Впервые, надо сказать. Когда он бывал тут в гостях, кот и близко не подходил, тем паче в руки не давался. А теперь вот… Принял, значит. Признал.

– Ты по хозяину-то скучаешь? – спросил Иван Ильич, пытаясь поймать взгляд янтарно-желтых глаз. – Говорят, вы к нам вообще не привязываетесь. Да и хрен бы с ними, пусть говорят. Я вот собак не люблю: шумные, все скачут, в лицо лезут. Мы дочке как-то подарили щенка… давно… Мороки было! Все шнурки мои сгрыз. Ну, он с ними остался жить, конечно. Джеком звали. Ванильные сухари любил…

Воспоминание двадцатилетней давности неприятно поразило его. Пес-то давно издох, а память вон какие фортели выкидывает. Иван Ильич не любит думать о прошлом – что-то в этом есть неправильное. На дворе двухтысячный год, а ты вдруг оказываешься в восьмидесятом. Брежнев по телеку, дочка в садик идет, жена тайком таскает ванильные сухари в кармане плаща, потому что заводчик настрого запретил…

Да и пес бы с ней, неправильностью, но отчего так горько-то? Оттого, что жизнь прошла? И зря прошла, судя по всему?

Кот свернулся клубком и задремал, не прекращая урчать. Иван Ильич осторожно погладил его по голове и затих. Так и сидел, время от времени вороша в топке поленья. Когда печь прогорела, небо за окном налилось оранжевым светом. Теперь уж точно не до звонков – в лавку бы успеть.

Едва ли не с извинениями спустив Кешу на пол, Иван Ильич поднялся со скамеечки и потер затекшие колени. Впрочем, онемение было приятным. Все-таки правду говорят: коты лечат. Душевные хвори – так определенно. Из дома он вышел, можно сказать, в приподнятом настроении и зашагал к магазину, прикидывая, рассердится ли тетка, если купить еще и пива? Пропустить за ужином по стаканчику – грех небольшой.

На крыльце магазина разыгрывалась необычная сцена: отец Геннадий о чем-то горячо спорил с… супругой Дмитрия. Она была как всегда хорошо одета, голову держала высоко и, судя по усмешке, гуляющей на подкрашенных губах, эту неожиданную проповедь воспринимала со скепсисом. Иван Ильич тоже ничего не понял – ветер донес лишь пару крепких словечек, которые при дамах обычно не употребляют.

И что в таких случаях полагается делать деревенскому атеисту-интеллигенту? Напомнить зарвавшемуся служителю культа о правилах хорошего тона или сохранять благоразумный нейтралитет? Иван Ильич даже шаг замедлил, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию…

В магазинном окошке плющила нос Кузьминична, жадно внимая пастырю сквозь стекло. Впрочем, тот в пылу не замечал ни преданной прихожанки, ни соседа-безбожника, в нерешительности топчущегося неподалеку. Молодая женщина увидела Ивана Ильича первой, порядочно смутилась и что-то наконец ответила священнику, после чего невозмутимо спустилась с крыльца и пошла вниз по улице.

Отец Геннадий с минуту глядел ей вслед, а потом тоже отправился восвояси, молча кивнув соседу. Отлипнув от стекла, Кузьминична скрылась в глубине магазина. Над деревней сгущался мирный зимний вечер. Иван Ильич облегченно вздохнул и вошел внутрь.

– Добрый вечерок, – приветствовал он хозяйку. – Слыхал, хлебушек свежий завезли…

– Есть такое. Тебе сколько?

– Да булки хватит, потом еще зайду… И пива пару бутылочек, – добавил Иван Ильич, когда на прилавке появился румяный кирпичик в целлофановом пакете.

– Не частишь?

– Что за красавица сейчас вышла? – он разумно пропустил мимо ушей бестактное замечание бывшей одноклассницы.

– Да бандитская баба. Не слыхал, что ли? Хозяин на базу приехал, да кралю с собой привез. Отдыхают вроде как. Каждый день баню топили. Там прямо в хозяйском большом доме – баня, – хриплым шепотом закончила Кузьминична.