Александр Корниенко - Девять пляшущих мужчин

Местом его силы была кузня, алтарем служила наковальня. Мирон сегодня дирижировал не музыкальным оркестром, он управлял церковным хором, в единстве с собой, отождествленный собственным самовоскрешением. Преобладающий многолетний душевный диссонанс он похоронил несколько часов назад.

Раздался ожидаемый звонок рядом лежащего телефона, он был от капитана полиции Богдасарова Дамира Денисовича.

– Мирон, надеюсь, ничем не омрачено начало дня?

– Ничуть, полон сил и уверенности, что скоро вы найдете зачинщика всей этой затянувшейся истории, – приободряющее высказался Мирон.

– Поверь, мы все к этому стремимся, – иронично добавил Богдасаров. – Прочитал вчерашний отчет по твоему делу. Ты в самом деле предполагаешь, что это может быть кто-то из твоих сослуживцев?

– Да, – уверенно ответил Мирон, – всё указывает на это. Я уже подготовил информацию: ФИО, место проживания и ссылки на социальные сети, если понадобятся.

– Благодарю за проделанную работу. Мы надеемся и на дальнейшее доверительное сотрудничество, – используя полицейский жаргон, ответил капитан полиции.

– В тот день, когда должны были быть поиски мальчика в парке. Ну, помнишь, с велосипедом? Так я тебя обманул и отправился туда один. Хотел опередить поисковую группу и оперативников. И оказалось – не напрасно, в парке меня ждали… Так вот, Дамир, я просто уверен, что всё это связано одной нитью, точнее сказать, рыболовной леской…

Рассказав подробности ночной встречи, Мирон продолжил свое таинство, завершая ковку придуманного для себя оберега – в виде китового гарпуна.

– Он начал игру, а я начинаю охоту! – смотря на изделие, победоносно заявил Мирон.

Весь день кузнец провел в своей келье. Как вновь разразилась мелодия телефона. Звонящим снова оказался Богдасаров.

– Еще раз привет. Прости, у нас ЧП. Труп на нашей территории. Пырнули парня средь бела дня, представляешь? Группа только что приехала с места преступления. Мирон, ты будешь удивлен, но мы проверили твоих подозреваемых сослуживцев. В целом, все рядовые граждане. По базе данных серьезных правонарушений не имеют, так, по мелочи… административка, штрафы… Вообще ни одной отягчающей уголовной статьи. Да и у всех алиби есть, Мирон. Дело пустяковое было всех проверить. Тем более, в твои края никто из них не смог бы добраться, ты видел географию их места жительства? Ты сам должен понимать, всё не так однозначно, как выглядит на первый взгляд. Мы работаем и будем дальше искать. Буду держать тебя в курсе. Будь всё же осмотрительнее, как что выясню подробнее, наберу.

Мирон не успел сказать ни слова. Видимо, его дело стало меньше волновать Дамира Денисовича. Сейчас он был занят расследованием дерзкого убийства. А у Мирона что? Выдумки да догадки! Да история десятилетней давности. По факту, состава преступления нет.

Мирон сел на свое незаменимое ортопедическое кресло в задумчиво-озадаченном состоянии, сложив ладони вместе в единый кулак, и положил голову сверху.

Через пару минут схватил телефон и набрал последний входящий. Шли гудки, на том конце линии никто не отвечал. Снова набор – и очередные молчаливые гудки. Третий раз, и снова гудок, за ними другой, и …

– Мирон, не могу говорить, не один, мы тут…

– Дамир, выслушай меня, убийца нанес удар сзади в район печени, и рана имеет нетипичное рваное основание?

Богдасаров после услышанного прекратил невидимое для Мирона действие и притих.

– Очень похоже, – ответил растерявшийся полицейский. – Однозначно не могу сказать. Но даже наш медэксперт был удивлен увиденной нехарактерной раной. Подметил при этом, что подобную последний раз видел в институте, на занятиях по криминалистке.

– Главное для нас теперь, чтобы больше такого и не увидел впредь! – ответил Мирон. Я же точно знаю, каким предметом была убита жертва. Рано утром я приеду в город, помогу вам найти убийцу. Дамир, всё сходится к тому, что смертей будет девять! И я, возможно, буду его последней жертвой!

***

Мужчина снял очки, протирая глаза. Но не от усталости, а от видений и воспоминай, что приходили каждую ночь. В тускло освещаемой комнате он подошел к старому шкафу, снял с вешалки рубашку, переоделся. Ничего не изменилось… Все рубашки и футболки из гардероба мужчины были строго серого цвета. Мужчина считал, что серый цвет – Абсолют. Его внутренняя гармония и мир. Серый цвет получается при смешивании чистоты белого и кромешной тьмы черного цвета. Инь и Ян.

Но, по большому счету, мужчина просто смыл все краски с этого мира. После последних событий он окончательно перестал различать цвета окружающей действительности. От отчаяния и безразличия.

Серость бытия отражала полный самоконтроль, хладнокровность, ясность. Ему больше не нужна бликующая яркость дня, радужность эмоций и приукрашенность лживых фраз.

Он поджег сигарету, затянулся… положил в пепельницу фильтром вниз, чтобы она могла медленно тлеть. Мужчина давно бросил курить, она нужна была для выедающего глаза дыма. Та седая поволока, что тянулась от сигареты, была его спутницей. Змееподобной искусительницей, что заставляла его принимать самые отчаянные решения.

Свое место пребывания он называл Пенитенциарий (от лат. poenitentia – «раскаяние», «покаяние»). Когда законы страны, законного суда и Бога перестали действовать, он самопожертвованием вовлек себя в эти стены тайного пантеона.

***

Матрос Лаврентий лежал на земле, ощущая, как соленая волна хлыщет его по плечам и лицу. Но больше всего он чувствовал боль в области печени, которая была пробита штык-ножом в рукопашном бою с японцами. Российская эскадра была разбита, корабли потоплены, и лишь судно, на котором служил Лаврентий, смогло дотянуть до ближайших островов. Сойдя со шлюпок, небольшая группа выживших матросов приняла бой за героически погибших своих братьев, восхваляя Родину и отстаивая честь русского солдата. Но схватка была не на равных: многочисленная армия японцев хладнокровно расправилась с выжившими, навсегда оставив их тела на чужеродной земле.

Поверженный Лаврентий, пытаясь не сжимать веки от страха и боли, притворился мертвецом. Он лежал, истекая кровью, сочащейся из раны в районе печени. Боль и резь пронзали его тело, но звук хруста грудной клетки рядом лежащих товарищей пугал его еще больше.

Японские солдаты не щадили никого, повторно возвращались и добивали раненых винтовкой с четырехгранным штык-ножом ударом в сердце. Подойдя к Лаврентию, лежащему в луже крови с уже воткнутым штыком в печень, японский солдат не стал добивать поверженного.

Лаврентий лежал недвижим еще долго, силы его покидали, он то отключался, то приходил в себя, полз, пытался встать и снова падал, кричал от боли и знал – ему оставалось жить считанные минуты. Лаврентий упал… время шло… вода омывала его тело… Штык оставался в нём и, по-видимому, это было его спасением.