Олег Механик - Шпилька

Её пристальный взгляд снова прожигает его висок.

– Я не понимаю, о чём ты сейчас говоришь.

– Не нужно понимать, просто ответь «да» или «нет».

– Ты хочешь, чтобы я играл на твоей стороне?

– Нет, я хочу услышать от тебя, хотел бы ты играть в игру, участником которой я являюсь, просто потому что я там есть?

– А с чего ты взяла, что…

– Просто скажи «Да» или «нет». Как ты чувствуешь. Скажешь «нет», я выхожу из твоей машины и мы больше с тобой не пересекаемся; «да» – игра продолжается.

Он разгоняет машину, которая прыгая на кочках, врезается в лужи, обдающие лобовое стекло мутной грязью.

– Да! Так или иначе, теперь я понимаю, что ты, всё-таки, играешь. Я в этой конторе играю роль охранника, сторожевого пса. А твоя роль? Кого играешь ты?

– Во-первых, давай уйдём от формальных ролей, а то я должна сказать, что играю роль секретарши. Ну это же так тривиально. Во-вторых, ты проскочил поворот на Горького.

– Вот чёрт! – Семён в гневе бьёт ладошками по баранке.

– Ну и в третьих: если мы уж всё равно проехали, давай заскочим куда-нибудь поужинать.

Семён сбрасывает газ, и машина на холостом ходу скатывается с мокрого горба моста.

– Как же ты умеешь манипулировать. Мы вместе с тобой всего час и всё это время ты меня водишь за собой, как барана на верёвке.

– По-моему, кто-то из нас лукавит. Человек, подверженный чужому влиянию, никогда не признает, что им манипулируют.

– Она мне всё по полочкам разложила и даже продемонстрировала, как это было. – Глеб катает квадратный стакан по полированной стойке. Он как сверчок на шесте сидит на неудобном барном стуле. Давно уже он не бывал в таких заведениях, и обстановка прокуренного полумрака возвращает его в молодость. Он словно переместился назад в девяностые, когда ещё был довольно жёстким, но правильным парнем. Она заставила его почувствовать себя на двадцать лет моложе. Почему этот бар? Это было первое место, которое подвернулось им по дороге. Ну не в «Моцарте» же такие вопросы обсуждать. Глеб не снимает с себя надвинутой на лоб бейсболки, отчего на самом деле кажется гораздо моложе.

– Это она тебе рассказывала, пока ты её в бане трахал? – скрипит зубами Тимур.

– Тим, давай только без эмоций. Сейчас разговор совсем не об этом. Если уж на то пошло, мы все её трахали.

При этих своих словах Глеб видит, как сжимается и набухает огромный кулак, как белеет на толстом как сосиска пальце след от огромной печатки.

– Ну и что она тебе там рассказала? Как это было? – в хриплом пресном голосе Тимура нет интереса. Удивительно, но он даже не притронулся к стоящему перед ним стакану с виски.

– Ты же знаешь, как это было. – Волчий взгляд, брошенный исподлобья, заставляет Глеба вытянуть вперёд ладони, словно он защищается. – Ну ладно, ладно, допустим, что ты не знаешь. Дверь подпёрли кочергой, а ковшик унесли, для того, чтобы он не смог разбить им окно. Там всё осталось: следы от кочерги на ручке и стене, окно разбитое.

– Окно? – в вялом голосе Тимура слышатся нотки удивления.

– Да, точнее, оно не совсем разбито. Ванька пытался его камнем из топки высадить. Ну ты же представляешь, какая у того камня температура. А рукавиц он сроду не признавал, поэтому их в парилке не было.

– Ты мне скажи, Глеб, а причём здесь она? – Тимур почему-то смотрит не на собеседника, а на своё отражение в полированной стойке.

– Как это причём? Я же тебе говорю, что это она обо всём догадалась.

– Зачем это ей? У неё совсем другая задача. Она должна была нарыть информацию о финансовых махинациях Лёхи. С какой стати ей было лезть в эти дебри? Откуда она знала про эти гулянки, бани, откуда ей было знать про Ваньку?

– Отличный вопрос, дружище! Вот его-то я и хотел тебе задать. Дело в том, что обо всех подробностях той вечеринки она могла узнать либо от тебя, либо от Лёхи.

– А почему это ты свою кандидатуру отметаешь? То же самое можно сказать и о тебе. Мы все трое, кто раньше, кто позднее оказывались с ней наедине. Проболтаться мог каждый из нас.

– Проболтаться о чём, Тимур? Мне кажется, это была оговорка по Фрейду. Проболтаться мог только тот , кого сильно мучил этот вопрос. Проболтался тот, кто устранил Ваньку.

– И ты намекаешь на то, что это был я? В уголке тонких азиатских губ притаилась еле заметная надменная улыбка.

– Дружище, нас всего трое. – Глеб наклоняется к другу и говорит с придыханием, жар которого усилен алкоголем. – Всего три человека, могли быть заинтересованы в смерти Ваньки. Мне остаётся думать, что это был либо ты, либо Лёха. Соответственно ты (если ты конечно не при делах) можешь подозревать меня и Лёху, Лёха, в свою очередь может думать на меня, или тебя. Мы здесь, чтобы добраться до истины.

– Если это сделал кто-то из нас, до истины мы точно не доберёмся. – Тимур снова печально улыбнулся. – Если это сделал ты, ты бы не дал этой истории развиваться. Ты бы придушил Еву там, на заимке, ведь, если это сделал ты, вряд ли бы тебя остановили какие-то моральные принципы. Если бы ты считал, что это сделал я, ты вряд ли бы подкатил ко мне с этим вопросом. Ты же понимаешь, чем это чревато. Стало быть, ты думаешь, что это сделал Лёха, либо пытаешься меня в этом убедить.

Глеб вдруг с удивлением обнаружил, как хорошо варит голова у этого азиата. Двадцать лет он знал его, как добродушного исполнительного слугу, как актёра второго плана. И вот тут на тебе, построенная на ходу логическая цепочка. Если, ты, зная человека двадцать лет, вдруг обнаруживаешь, что он совсем не такой, каким ты его себе представлял, стоит задуматься.

– На Лёху я думаю больше, чем на тебя, только лишь потому, что знаю его больше. Но пока давай будем исходить из того, что это мог сделать каждый из нас. Тогда нужно вычислить, кому смерть Ваньки приносит наибольшую выгоду.

– А чего тут вычислять? Всё ведь уже случилось. Ваньки нет, его наследство попилено. Если считать это выгодой, то каждый из нас поимел, не так уж и много, чтобы валить старого товарища. Может быть Лёха поимел чуть больше, но стоило ли ему так рисковать?

– Во-первых, в последнее время Лёша закусил удила и тащит на себя одеяло со страшной силой. Не знаю, что с ним случилось. Может это кризис среднего возраста, а может мания величия, факт в том, что он считает эту фирму своей.

– Удивил, бля! – Тимур машет широкой лапой. – Да он с самого начала считал «Олимп» своим и ни кто ему не возражал. Что ещё надо, когда ты, ничего не делая, просто получаешь деньги. Лёхе надо отдать должное, он вложил в контору душу и его право считать «Олимп» только своей женщиной. Лично мне всего хватало, и до некоторых пор я вообще не имел к нему претензий.

– И чего же тебе вдруг перестало хватать с некоторых пор? – Глеб запрокидывает в себя остатки виски.