Олег Механик - Шпилька

Его глаза горят, а рука под столом снова нащупывает коленку Евы и ползёт по ней вверх.

– Не знаю, о чём ты говоришь. Я бы как раз мечтала, хоть ненамного утолить этот непрекращающийся голод.

Внезапно он видит боль в этих глубоких зелёных глазах, и его рука на колене сжимается сильней.

– Ева, я не знаю, что со мной происходит. Я влюбился как пацан. Скажи, я бы смог утолить твой голод? Ну, хотя бы в перспективе?

– Не знаю. Чтобы узнать, мне нужно проглотить тебя полностью, как удав глотает кролика. – Она хищно улыбается, обнажая острые зубки. – Но ты ведь не дашь себя проглотить. Мало кто пойдёт на это добровольно.

– Ты меня уже проглотила.

– Нет, я не уверена, что хочу этого. У тебя есть жена, любимая работа, взрослые дети. Это было бы слишком негуманно.

– Поздно! Ты поздно задумалась о гуманности. Кролик уже начинает перевариваться в чреве удава. – Теперь обе его ладони шарят под столом. Они гладят её бёдра, колени, нежно обхватывают миниатюрные лодыжки.

– Если бы это было так, я бы не ощущала голода. А пока я попробую насытится этой олениной. – Она потирает руки в предвкушении, глядя, как, официант ставит перед ней дымящееся жаркое.

Алексей обиженно уткнулся в тарелку с дымящимся стэйком. Но постепенно чувство голода берёт своё, и вот он уже жадно режет этот налитый кровью шмат мяса, откусывает большой кусок, давит его сильными челюстями, протыкает зубами, чувствует, как рот наполняется тёплой кровью. Волчья голова, смотрит на него с завистью, из открытой пасти прямо к нему в тарелку тянется ниточка слюны. «Шиш тебе, это моё» – говорит он про себя давясь следующим куском.

Она уже обманула сильный голод хлебом и теперь может позволить себе есть не спеша, смешливо поглядывая на Алексея, которого словно неделю не кормили.

– Обиделся?

Алексей не отвечает, будто полностью сосредоточенный поглощением пищи. Она смотрит, как ходят его желваки, от напряжения набухает синяя жилка на лбу, лицо краснеет, лоб покрывается испариной, это её смешит.

– Все обиженные мужчины превращаются в маленьких детей.

– Ты у нас большой знаток мужчин…– мычит он набитым ртом. Тебе не нужен один, тебе нужны сразу все…

– Если ты хочешь обидеть меня, то это бесполезно! – веселится она, говоря на подъёме.

– Что ты…как может кролик обидеть удава.

– Ты не кролик, скорее волк. Такой же одинокий и злой как тот в клетке. Всю жизнь всё самому…это тяжело.

Он поднимает на неё отяжелевший взгляд. Его губы и подбородок обильно умазаны соусом. Она берёт салфетку и лёгкими движениями несколько раз проходится по его губам. Увидев нежность во взгляде зелёных глаз, он начинает успокаиваться и размякать.

– Если я и волк, то вот этот…– он тычет пальцем на висящую сверху морду чучела. Во мне уже ничего не осталось, кроме ватной набивки.

– Зря! Тебе сейчас как никогда нужна форма. На тебя объявлена охота, господин волк. – Она берёт ещё одну салфетку и снова нежно вытирает ему губы.

– Вот только непонятно, какой зверь может охотиться на волка. Неужели человек?

– Такой же волк, который внезапно ощутил свою звериную природу, почувствовал запах свежей крови. – Ева поднимает бокал и делает маленький глоток тёмного вина.

– Не могу поверить, что всё это делает он.– Алексей крутит в руке нож. – Чего ему вдруг не хватило. Почему Ванька и Тимур?

– То, что это он, лично для меня очевидно. Почему, зачем и как, пока до конца не понятно. Хотя. Есть кое-какие догадки. Ты знаешь этого человека больше двадцати лет. Был знаком с ним с ранней юности. Может быть у тебя появятся какие-то версии?

Алексей морщится и косится на оскалившуюся морду волка.

– Месть? Вряд ли. Он слишком хладнокровный, чтобы убивать ради мести. Тем более Иван и Тимур, это совсем не те люди, которым можно мстить.

– Ну а если предположить, что целью являешься ты. Как ты думаешь, ему есть за что мстить лично тебе?

***

Он вглядывается в зелёный зрачок, ныряет в него, словно в прозрачную морскую воду и перед его глазами чётко всплывает картинка. Чёрное вечернее платье, задранное на спину, белые локоны, разметавшиеся по кожаной обивке кресла. Она стоит опёршись о спинку кресла , которое чуть поскрипывает, скользя по ламинату с каждым его движением. Каждый толчок двигает её вместе с тяжёлым креслом к огню, разгорающемуся в камине. Ещё несколько сильных толчков и огонь уцепится за белые пряди, побежит по ним искрами, начнёт плавить их собирать в комок. Они на вершине экстаза. Она уже ничего не боится и орёт во всю глотку, несмотря на то, что за стенкой её пьяный муж вальяжно развалясь на стуле рассказывает очередной анекдот, или байку из жизни. Спасает кавказский певец, который горланит «Рюмку водки». Пой громче азербайджанский Паваротти, заглуши соло, исполняемое в каминном зале. Финальный толчок, он тихо стонет, вливаясь в хор, со всей мочи сжимает её пухлые ягодицы. Священная жидкость вытекает из него, со сладкой пульсацией, наполняет презерватив.

Он стоит ещё минуту, или три, вдавливая её в мягкое кресло, потом отстраняется, поправляет платье, целует её в раскрасневшуюся шею.

– Пойдём, а то нас потеряют.

Глеб сидит во главе стола. Сегодня девятнадцатое ноября, его день рождения. Именинник явно перебрал, что позволило Алексею осуществить давно вынашиваемый план. Да какой там план, нужно было просто утолить голод двух человек, и ещё кое-что. Это так приятно пользоваться его законной женщиной. Разве мог об этом подумать хоть один из них двадцать лет назад? Тогда всё было наоборот. Красавчик мачо и его подручный дохлый очкарик. Пришло время, и ситуация переворачивается вверх тормашками.

Разгорячённые разомлевшие они садятся за стол, забыв о всякой осторожности. Глеб о чём-то горячо спорит с сидящим справа громилой Ванькой.

Громкий скрежет отодвигаемого стула.

Дура! Зачем она это сделала? Могла бы незаметно сесть рядом с любимым муженьком, словно никуда и не отлучалась. Этим скрежетом она обратила на себя внимание, чего категорически нельзя было делать именно сейчас, сразу после этого. Глебу хватило одного мимолётного взгляда на неё, чтобы протрезветь. Он переводит взгляд на него. По этому взгляду видно, что он внезапно всё понял. Алексей никогда не забудет этих его глаз, в которых он прочёл одну мысль: «За что ты со мной так, дружище?». Он ничего не скажет ни ей ни ему, никогда. Он постарается не подавать вида, хотя даже окружающим всё понятно. Злорадно улыбается Ванька, с укором выглядывают из узких амбразур чёрные глазки Тимура. «Не хорошо это. Не по братски. Хотя, сучка не захочет, кобель не вскочет».

Всё это скоро забудется, словно и не было ничего. Ничего не поменяется в отношениях друзей. Может разве небольшой надлом, микроскопическая трещинка. После этой несчастной вечеринки он стал чувствовать какую-то неловкость при общении с Глебом. Ему словно каждый раз становилось стыдно.