Олег Механик - Шпилька

Он видел, как это делается только со стороны и в кино. Нужно просто сжать кулак размахнуться и…

Кулак врезается в лицо Глеба чуть выше массивного подбородка. Удар получился сильным, по крайней мере, он вложил в него столько силы сколько смог. Голова Глеба чуть откинулась назад, но он тут же встряхивает ей, словно отгоняя остатки сна, и улыбается, обнажая окровавленные зубы.

– Ха-ха-ха, – Глеб сплёвывает кровь на пол. – Хило, дружок, очень хило. Ну чё, Доходом ты был, Доходом и остался.

Он чувствует, что его правая рука начинает неметь (позднее окажется, что он выбил фалангу и сломал лучевую кость).

– Я даю тебе последний шанс! Ударь хорошо, как в последний раз. Ведь это и будет твоим последним разом. – Глеб продолжает надвигаться на него.

– Бе-е-е-й!

Это уже не удар, а жест отчаянья. Он выкидывает вперёд онемевшую руку. На долю секунды ему показалось, что рука прошла вскользь, но Глеб вдруг остановился, словно вспомнив что-то важное. Его мимика вдруг изменилась. Выражение лица мгновенно менялось, переходя от ожесточения к отрешённости человека находящегося в Нирване. Он замер на пару секунд, и в эти секунды Алексею показалось, что его глаза превратились в пластиковые, как у куклы. Ещё секунда, и из его носа огромным потоком, просто водопадом хлынула кровь, вмиг залив подбородок и белый ворот сорочки. А потом его колени подкосились, и он упал; упал как в детской игре, когда твой партнёр просто тебе подыгрывает, изображая поверженного тобой врага.

«Ты убит!» – эта команда заставляет участника странной игры мгновенно свалиться навзничь, и лежать так до полного окончания эпизода.

Глеб…Глеб…что…– он осторожно склоняется над окровавленным лицом и видит, что пластиковые глаза превращаются в обыкновенные красные пуговицы пришитые к плюшевому личику медвежонка.

– Гле-еб! – он то ли стонет, то ли шепчет нараспев, не веря в то, что происходит, и боясь прикоснуться к распростёртому телу.

«Я убит!» – произносят неподвижные чернеющие губы.

***

– Стоять! Лицом к стене!

Грохот очередной открываемой двери.

Неужели человеческая жизнь может быть настолько хрупкой? Насколько тонкой должна была быть ниточка, на которой висела жизнь Глеба, чтобы оборваться от какого-то ничтожного толчка. Неужели его последний удар оказался тем пёрышком, которое бедуин положил на горб своего верблюда перед тем, как тому упасть и умереть. Вес пера тоже имеет значение, когда огромная махина под названием жизнь настолько перегружена и напряжена, что ей не хватает только этих нескольких миллиграмм, чтобы утратить свой баланс и рухнуть, разбиваясь в прах. Может быть Глебу не хватало веса этого маленького пёрышка? А что, если веса такого же пёрышка не хватает, чтобы оборвать его собственную жизнь? Насколько тонка нить, на которой она подвешена? Раньше он никогда об этом не задумывался. Если его жизнь и мнилась ему на чём-то подвешенной, то это были как минимум стальные канаты, которым нет сносу, и лишь неуловимая коррозия может стачивать с них микроны металла десятками лет. Внезапно он осознаёт: нет никаких канатов, лишь одна тоненькая нить. Осознание этой горькой правды пришло не сразу, не тогда когда он понял, что явился причиной смерти своего некогда лучшего друга; не тогда, когда он очутился в камере с быдловатым прожжённым вором Женей. Прозрение случилось два дня назад во время беседы с адвокатом.

***

– Алексей, тут вот ещё что. Это конечно не точно и может быть всего лишь предположением, но я должен тебе это сказать. – Моложавый холёный адвокат с отполированной словно биллиардный шар яйцевидной головой, крутит в руках дорогие очки в толстой позолоченной оправе, словно рассматривая их на предмет покупки.

– Похоже, какая-то новость из разряда не очень. Ты напрасно меня готовишь, Миша. Вряд ли меня что-то может расстроить, да и присаживаться мне не нужно, итак сижу, – хмуро пошутил Алексей. Тогда он ещё имел способность шутить. Выкуп под залог и долгожданная встреча с Евой были лишь вопросом времени. Он и не думал, что слова адвоката заставят его усомниться в том, что его выход на свободу и живые объятия с любимым человеком возможны в принципе.

– Хм-м – Михаил громко прочищает горло. – По моему по тебе кто-то работает и этот «кто-то» имеет значительный вес во власть предержащих кругах, – говорит он, значительно понизив голос.

– Что значит работает? – Алексей чувствует, как низ живота наполняется чем-то тяжёлым и холодным.

– Кто-то не хочет, чтобы ты покинул стены этой тюрьмы. Кто эти люди и почему они это делают мне неизвестно, однако, по случайности мне удалось вскрыть эти намеренья.

Михаил сделал паузу, оценивая какой эффект его слова производят на подзащитного.

– Продолжай! – говорит Алексей осипшим голосом и делает жест ладонью вверх, мол, я в порядке.

Михаил несколько раз сгибает в крючок указательный палец, приглашая Алексея придвинуться ближе и согнуться над столом, практически упираясь в отполированный высокий лоб. Он начинает говорить настолько тихо, насколько это возможно, чтобы в принципе быть услышанным.

– Вообще-то этот разговор может подвергнуть риску, как тебя, так и меня. Чем и как я рискую, тебе не надо объяснять, а что касается тебя, то если какие-то планы действительно есть, то этот разговор может их форсировать. В общем, если бы сегодня на дежурстве не был мой друг, который поклялся, что нас не будут слушать и писать, я бы так и не решился говорить об этом здесь.

Алексей понятливо кивает, ожидая продолжения рассказа и в глубине души надеясь, что адвокат ошибается.

– Мне с самого начала было непонятно, почему тебя не отдают под залог. Вроде бы и вопрос не такой серьёзный. Ты у нас не казнокрад и не серийный убийца. Есть какие-то спорные вопросы по поводу гибели трёх акционеров фирмы, но это ведь никем не доказано. На лицо лишь один факт, который можно инкриминировать, как убийство по неосторожности, но я бы и с этим поспорил. По таким обвинениям людей чаще всего даже в изоляторах до суда не держат, а тебя даже под залог не отдают. Сейчас я начинаю понимать, почему дела так обстоят. Я уже говорил, что у меня здесь есть друг, имя которого я не буду называть. В разговоре с ним я услышал информацию, которая показалась мне интересной.

Яйцеголовый адвокат снова делает паузу, чтобы придать наибольшую значительность словам, которые будут произнесены далее.

– Дело в том, что я организовываю наши с тобой встречи через него. Когда я позвонил ему в последний раз, он сказал, что встреча не состоится, так как ты находишься в изоляторе.

– В изоляторе? – Алексей пожимает плечами.

– В лазарете, в больнице – поясняет Михаил. – Я был очень удивлён и сказал, что не далее, как сегодня, у него было свидание с женой. Тогда мой друг заметно засуетился, кое-что перепроверил, а потом сказал, что он ошибся. Я, конечно же, не мог пропустить мимо ушей такую оговорку и начал на него наседать, мол, дружище, скажи, с какого перепуга ты мог так ошибиться. Он начал вилять задницей, мол, не бери в голову и забудь. Тогда что-то ударило мне в голову, и я у него спросил: «Друг мой, а не значит ли это, что мой подзащитный на днях всё-таки окажется в этом изоляторе?». Он очень долго молчал, и я понял, что попал в точку. Дальше мой товарищ стал просто непробиваем. Единственное, что он мне смог сказать это то, чтобы я забыл об этом разговоре и его оговорке и уверил, что для меня так будет лучше…