Сирил Хейр - Простым ударом шила. Смерть бродит по лесу

— Ладно-ладно, оставим музей как есть, — сказал он. — Но даже по меркам захолустья экспозиция у него так себе. Хотелось бы улучшить ее, если возможно.

Они пошли по улочке до перекрестка с шоссе. Единственным колесным средством был велосипед, удалявшийся от них в сторону Тисбери. Ехала на нем женщина. Она с трудом поднималась на умеренно крутой склон и опасно виляла из стороны в сторону. Они как раз собирались перейти шоссе, когда мимо пронесся автомобиль в том же направлении, что и велосипед. Он нагнал его в ярдах пятидесяти от того места, где они стояли. Автомобилю хватило бы места объехать велосипедистку, но, вместо того чтобы сдать к обочине, он надвигался прямо на велосипед, вихлявший по середине шоссе. В последний момент, когда авария была неминуема, водитель нажал на гудок и резко обогнул велосипед по самой крутой дуге, необходимой для того, чтобы избежать столкновения. Испуганная же велосипедистка, предприняв тщетную попытку уйти к обочине, слишком резко вывернула руль и, не удержав равновесия, упала, а машина умчалась дальше.

— Ну и водитель, — заметил Роуз.

— Такое впечатление, что он сделал это нарочно, — сказал Годфри. — Жаль, я не запомнил номера автомобиля.

— И я тоже, но он очень уж похож на катафалк, который встречал меня на станции вчера вечером.

Они поспешили туда, где упавшая велосипедистка, освободившись от своего железного коня, старалась подняться. Годфри оказался около нее первым. Только подхватив ее под под мышки и поднимая, он сообразил, что это миссис Пинк. Он помог ей добраться до обочины, усадил на насыпь и довольно неуклюже сел сам, чтобы отряхнуть пыль с ее юбки. Роуз тем временем, подобрав велосипед, собирал содержимое корзины, оказавшееся на шоссе.

Было ясно, что миссис Пинк серьезной травмы не получила, а только испугана и измучена ездой на велосипеде. Сидя с закрытыми глазами, она тяжело дышала и прижимала к пышной груди смятую соломенную шляпу.

— Мы видели, что произошло, — объяснил ей Годфри. — Ездить так просто возмутительно. Необходимо сообщить в полицию. Вы запомнили его номер?

— Нет-нет, — слабо пробормотала миссис Пинк. — Не нужно полиции. Наверное, мистер Тодман был сам не свой. Марлен вчера ночью родила. Вероятно, он ужасно расстроен.

— Я все собрал, мадам, — сказал мистер Роуз, подводя велосипед к насыпи.

— Хамфри, — вдруг произнесла она.

— Ну надо же, Марта! — воскликнул он.

И это, как впоследствии отметил не без удивления Годфри, были единственные слова, которыми они обменялись.

Миссис Пинк встала.

— Со мной уже все в порядке, — объяснила она. — Мне пора домой.

Роуз поднял ее велосипед.

— Годфри, дружище, — сказал он, — вы не против извиниться от моего имени перед вашей мамой и передать, что я не вернусь к ленчу?

Миссис Пинк молча двинулась по шоссе, но шла она медленно и как-то напряженно. Роуз сопровождал ее, ведя велосипед. Разговаривали ли они на ходу, Годфри определить не мог. Он смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду, а потом повернул к дому.

Два дня проливной дождь заслонял вид из окна Петтигрю, и теория гражданских правонарушений, соответственно, преуспевала. После полудня в Страстной четверг погода чудесным образом выправилась, и Элеанор не удивилась, когда, войдя в кабинет, обнаружила, что муж смотрит в окно. Но на сей раз его энтузиазма она не разделяла.

— Ты читал последний «Дидфордс эдвертайзер», Фрэнк? — спросила она тоном, в котором ее муж уловил нотку упрека.

— Еще нет, — ответил он, — после ленча я был слишком занят. Только посмотри, Элеанор, — совершенно новая картина с тех пор, как проступила зелень берез на первом плане. Удивительно…

Но жена не дала себя отвлечь.

— А следовало бы. — Она положила газету ему на стол. — Кухарка леди Ферлонг уволилась.

— Господи помилуй! Я знал, что леди Ферлонг весьма важная особа, но понятия не имел, что ее домашние невзгоды становятся сенсацией. Дай посмотрю, что там говорится.

— Разумеется, про кухарку ничего не говорится. Леди Ферлонг только что позвонила мне и рассказала. Она откладывает приглашение на обед до следующей недели.

— Печально слышать, однако я не вполне понимаю, какая тут связь.

— Кухарка уволилась из-за твоих слов в газете.

— Из-за моих слов? Но, дорогая, я в жизни ничего не писал для «Эдвертайзер». А если бы и писал, то уж точно не о соседской кухарке. О кукушках — возможно: они всегда отличная тема для писем в редакцию в это время года, — но никак не кухарки. Это явно не в моем стиле. Наверное, тут какая-то ошибка.

— Никакой ошибки. Сам посмотри.

Перед Петтигрю оказался очередной репортаж о процессе по иску портнихи из Маркгемптона. Передовица «Дидфордс эдвертайзер» обошлась без курьезного заголовка, которые обычно так удивляли его в утренней прессе. Зато он с ужасом обнаружил, что колонка убористого шрифта почти дословно излагает его приговор.

— «Вынося приговор, — прочитал он, — высокоуважаемый заместитель отметил, что, по утверждению истицы, на миссис Гэллоп очень трудно шить. Видя миссис Гэллоп на скамье свидетелей, он вполне мог в это поверить».

— Ну? — обвиняюще произнесла Элеанор.

— А что тут дурного? Это чистая правда. Такой придиры, как миссис Гэллоп, я уже давно не видел. Она во всем находит изъян. Думаю, не родилась еще портниха, которая сшила бы что-то, а миссис Гэллоп признала бы, что это хорошо сидит. Мое замечание было совершенно справедливым и в тех обстоятельствах весьма мягким. — Петтигрю еще раз прочитал абзац. — Боже ты мой! — пробормотал он. — Она что, решила, что я говорю про ее фигуру?

— Вероятно. А кто бы не решил?

— Чепуха! Она должна была знать, что я подразумевал только… М-да, если подумать, формы у нее, пожалуй, барочные… Ну, это крайне прискорбно, но откуда мне было знать, что она семейное достояние леди Ферлонг?

— Не она. Миссис Гэллоп — свекровь кухарки леди Ферлонг. Когда миссис Гэллоп прочитала в газете, что́ ты про нее сказал, она слегла с истерическим приступом, и кухарка уехала домой за ней ухаживать. Понимаешь, что ты натворил?

— Сдаюсь, — устало вздохнул Петтигрю. — Чем раньше Джефферсон поправится, тем лучше. Вершить справедливость в округе, где у людей такой темперамент, выше моих сил. Теперь, полагаю, мне придется сесть и прочитать газетенку от корки до корки, чтобы выяснить, где еще я чудовищно погрешил против приличий.

Петтигрю свое слово сдержал, но, внимательно просмотрев каждую колонку «Эдвертайзер», не обнаружил никаких других упоминаний о своей судебной деятельности. Однако одна местная новость позабавила его.

— Только послушай, Элеанор, — сказал он. — «Популярный музей Генри Спайсера у подножия Тисового холма обогатился снабженной автографом карикатурой на нашего любимого автора, выполненной известным художником Шпионом. Эта карикатура — щедрое пожертвование мистера Хамфри Роуза, в настоящее время проводящего в здешних местах пасхальные каникулы, которому романист подарил ее на ранней стадии его карьеры. Мистер Роуз хорошо известен своим преклонением перед произведениями барда с Тисового холма». Какая чудесная страна Англия! Как по-твоему, где-нибудь еще на земле называли бы опытного мошенника, только что выпущенного из тюрьмы, «известным своим преклонением» перед чьими-то книгами?