Жорж Сименон - Мегрэ ищет голову

За кухонным окном был подвешен шкафчик, набитый съестными припасами.

– Вы и готовите себе сами?

– Всегда.

В столовой над комодом висела увеличенная фотография г-жи Калас в позолоченной раме, какие встречаются в большинстве небогатых буржуазных семей; она придавала квартире уютный семейный вид.

Вспомнив, что на набережной Вальми не было ни единой фотографии, Мегрэ спросил:

– Откуда у вас это фото?

– Я сам его сделал своим аппаратом и отнес увеличить на бульвар Сен-Мартен.

Фотоаппарат был в ящике комода. На маленьком столике в углу кладовой стояли стеклянные бачки и флаконы с химикалиями для проявления пленки.

– Вы увлекаетесь фотографией?

– Да. Особенно пейзажами.

Действительно, осматривая вещи, Мегрэ нашел множество снимков с видами Парижа и окрестностей. На многих были сняты канал и Сена. Пап, наверно, затратил немало часов, дожидаясь запечатленных им редких световых эффектов.

– Какой костюм вы надевали, когда ездили к сестре?

– Синий.

Пап имел три костюма, включая тот, что был сейчас на нем.

– Заберите их, – сказал Мегрэ Жюделю. – Туфли тоже.

Он присоединил туда же грязное белье, найденное в плетеной корзине.

Перед уходом Мегрэ вспомнил, что видел в комнате клетку со щеглом.

– Вы знаете кого-нибудь, кто согласится взять к себе птицу?

– Думаю, консьержка охотно это сделает.

Мегрэ захватил с собой клетку. К консьержке ему стучать не пришлось.

– Уж не собираетесь ли вы забрать его с собой? – гневно закричала эта особа.

Консьержка говорила не о щегле, а о своем жильце. Она узнала Жюделя, работавшего в этом квартале. Может быть, узнала также Мегрэ. И она читала газеты.

– Такого человека, самого лучшего в мире, обвинять в злодействе!

Консьержка была низенькая, смуглая, неопрятная. Голос ее звучал пронзительно. Казалось, она вот-вот вцепится в них, как кошка, настолько она разъярилась.

– Не могли бы вы некоторое время позаботиться о птице?

– Посмотрим, что вам скажут жильцы и все жители квартала! А к вам, мсье Дьедонне, мы все будем приходить в тюрьму.

В известном возрасте у женщин из народа часто появляется своеобразный культ старых холостяков или вдовцов типа Дьедонне Папа из-за их размеренной жизни. Трое мужчин были уже далеко, а она все еще стояла на тротуаре, плакала и махала им вслед.

Мегрэ сказал Жюделю:

– Отнеси одежду и обувь Мерсу. Он знает, что с ними делать. Продолжайте наблюдение за домом на набережной Вальми.

Мегрэ организовал это наблюдение без особых намерений, просто для того, чтобы не давать впоследствии повода для упреков. Дьедонне Пап покорно ждал у края тротуара и, когда они тронулись в путь вдоль канала в поисках такси, старательно подлаживал свой шаг к шагу Мегрэ.

В машине он молчал, и Мегрэ ни о чем его не спрашивал. Набив трубку, комиссар протянул табак спутнику:

– Курите?

– Нет.

– А сигареты?

– Я вообще не курю.

Мегрэ все же задал вопрос, который, впрочем, не имел никакого отношения к смерти Каласа:

– Вы и не пьете?

– Нет.

Еще одна аномалия. Мегрэ было трудно увязать это с прочим. Г-жа Калас была алкоголичка, она начала пить давно, вероятно, еще до знакомства с Папом. Трезвый же человек обычно с трудом переносит присутствие пьющего.

Комиссар знал несколько пар, более или менее сходных с той, которую образовали г-жа Калас и Дьедонне Пап. В каждом из случаев, какие он мог припомнить, пили и мужчина, и женщина.

Все эти мысли и образы бессознательно проносились в его уме, когда он сидел за столом, а жена наблюдала за ним. Думал он и о многом другом.

Например, о матери Антуана. Он застал ее в коридоре уголовной полиции и проводил к себе в кабинет. К тому времени он уже передал подследственного Люкасу, сказав:

– Предупреди Комельо, что Пап здесь. Если следователь захочет поговорить с ним – проводи его в кабинет, если нет – отправь в предварилку.

Пап молча последовал за Люкасом в один из кабинетов, а Мегрэ удалился с матерью Антуана.

– Клянусь вам, господин комиссар, мой сын не мог этого сделать. Он ведь и мухи не обидит. Сейчас такая мода у молодежи – казаться сорвиголовами, но я-то его знаю: он просто ребенок.

– Я вам верю, сударыня.

– Если верите, верните мне его! Обещаю вам, я не выпущу его больше из дому по вечерам и не дам ему встречаться с женщинами. Подумать только, эта негодяйка – почти моя ровесница и не постыдилась связаться с мальчишкой, которому в матери годится! Чуяло мое сердце последнее время, что с ним что-то неладно. Когда я заметила, что он покупает косметику для волос, два раза на дню чистит зубы и от него даже духами стало пахнуть, я сказала себе…

– У вас нет других детей?

– Нет, господин комиссар, все мои заботы были о нем одном: ведь его отец умер от туберкулеза. Я все для него делала, господин комиссар. Если б только я могла его видеть, говорить с ним! Вы думаете, мне этого не разрешат? Не позволят матери увидеть сына?

Мегрэ мог только отослать ее к Комельо. Он сам понимал, что это не очень честно, но у него не было выбора. Она, вероятно, все еще сидела там, наверху, в коридоре, и Мегрэ не знал, примет ли ее в конце концов следователь.

Около шести вечера на набережную Орфевр вернулся Мере и передал Мегрэ ключ от бистро. Комиссар положил этот тяжелый, старинный ключ в карман, где уже лежал один – от квартиры Папа.

– Жюдель принес тебе одежду, обувь и белье?

– Да. Они у меня в лаборатории. Искать следы крови?

– В первую очередь. Может быть, завтра утром я тебя пошлю к нему на квартиру.

– Я приду еще поработать вечером, только схожу поем. Дело срочное?

Оно всегда было срочное. Если следствие затянется – следы утратят свежесть, а преступники успеют принять контрмеры.

– Где вы будете вечером?

– Пока не знаю. Уходя, оставь мне записку на столе.

Мегрэ встал из-за стола, набил трубку и взглянул на кресло, раздумывая, что делать дальше. Г-жа Мегрэ рискнула предложить:

– А что, если ты сегодня отдохнешь? Не думай о работе. Почитай, а если хочешь, пойдем в кино, и завтра ты проснешься со свежей головой.

Он усмехнулся:

– Тебе хочется в кино?

– В «Модерне» идет неплохой фильм.

Жена поставила перед ним кофе. Не спеша он выпил его. Потом стал расхаживать по комнате, время от времени останавливаясь, чтобы поправить дорожку.

– Нет! – решил он наконец.

– Уходишь?

– Да.

Прежде чем надеть пальто, он налил себе стопку сливянки.

– Вернешься поздно?

– Не знаю. Вряд ли.

Потому, может быть, что он не ощущал важности предстоящего ему дела, он не взял такси, не вызвал машину с Набережной, а дошел до метро и доехал до станции Шато-Ландон.

Квартал снова приобрел свой тревожный ночной облик. Подозрительные тени скользили вдоль домов. На тротуарах застыли неподвижные женские фигуры, и аквамариновые огни баров делали их похожими на аквариумы.