Мики Спиллейн - Поцелуй меня, дьявол

— Ага, заволновался! — Она ослепительно улыбнулась.

— Даже очень.

— Любишь меня?

— Да, люблю, — сказал я, — но люблю такой, какая ты есть, а не такой, какая ты станешь, если Мист тебя изуродует. — Я улыбнулся и накрыл ладонью ее руку, лежавшую на столе. — Ладно, поговорим о любви в другой раз, сейчас не время и не место.

— Меня это не смущает.

Она смотрела на меня в упор, и от ее жаркого взгляда замирало сердце. Высокая, стройная, волосы как полночный водопад в лунном блеске. Внешне спокойная и женственная, но с решительным и твердым характером. Я с трудом оторвал от нее глаза.

— Давай не отвлекаться, — сказал я, глядя в листок и водя пальцем по списку имен. — Здесь у тебя еще трое. Что мы по ним имеем?

Велда наклонилась над столом.

— Так… Николас Реймонд. Видимо, старая любовь. Она была связана с ним еще до войны. Он погиб в автомобильной аварии. Не очень много, но для сбора подобной информации требуется время.

— Откуда эти сведения?

— Пэт раскопал.

— Молодец!

— Следующая информация тоже от него. Уолтер Макграт. Похоже, еще одна бывшая пассия. Он содержал ее около года во время войны. Тогда у нее была квартира на Риверсайд-Драйв.

— Он местный?

— Нет, из другого штата, но часто бывает в Нью-Йорке.

— Чем занимается?

— Торговля древесиной, сталью. Имеет судимость. — Я удивленно поднял брови. — За ним числится случай уклонения от уплаты налога, два привода за нарушение общественного порядка и условный приговор за незаконное ношение огнестрельного оружия.

— Где он сейчас?

— В Нью-Йорке. Он здесь уже около месяца, принимает заказы на лесоматериалы.

— Хорошо. А кто этот Леопольд Кавольский?

Велда нахмурилась, глаза у нее потемнели.

— Здесь не все ясно. Эдди собрал информацию по моей просьбе. Как-то раз, уже после войны, Берга выступала со своим номером в ночном клубе. Когда клуб закрылся, на улице возникла драка, которая каким-то образом была связана с ней. Этот Кавольский избил до полусмерти двух парней, которые к ней пристали, а случайно оказавшийся там фоторепортер дал снимок на первую полосу своей газеты. В общем-то, обычная скандальная хроника, но имя отложилось у Эдди в памяти. То же самое повторилось месяц спустя, и опять снимок попал в газету. Вот почему Эдди запомнил имя Берги Торн.

— А этот Кавольский… что о нем известно?

— Сейчас скажу. По снимкам можно было предположить, что он бывший боксер. Я позвонила в один журнал редактору спортивного отдела, и это подтвердилось. Кавольский выступал на ринге около года и выглядел совсем неплохо, пока не сломал руку на тренировке. После этого он исчез из поля зрения. И вот теперь, через полтора месяца после того, как произошла вторая уличная драка, он был сбит насмерть грузовиком. В тот день было зарегистрировано два наезда со смертельным исходом, и я тщательно просмотрела страховую документацию. Судя по всему, это были несчастные случаи в чистом виде.

— В чистом виде, — повторил я. — Чтобы комар носа не подточил.

— Я так не думаю, Майк.

— А я в этом уверен.

Я пробежал копию медицинской карты, сложил ее и сунул в конверт.

— Скажи вкратце, о чем там речь.

— Вообще говоря, ничего особенного. Она обратилась к доктору Мартину Соберину, он поставил ей диагноз невроза и предложил санаторное лечение. В санатории диагноз подтвердился. Она должна была пробыть там примерно четыре недели. Деньги она уплатила вперед.

Тут сам черт ногу сломит. Все расплывчато, как в тумане. Концы не то чтобы сходились, они вообще смотрели в разные стороны.

— Ладно, что насчет сенатора Гейфи?

— Тоже ничего особенного. Пару раз их видели вместе на политических собраниях. Он холост, так что с этой стороны все в порядке. По правде говоря, я не думаю, что он хорошо ее знал.

— Час от часу не легче.

— Наберись терпения. Мы только начинаем. Что сказал о ней Пэт?

— Он все написал. Возможно, самого интересного там нет. Если не считать связи с Эвелло, у нее не было ничего необычного для девушки с ее наклонностями. Родилась в Питтсбурге в 1920 году. Отец швед, мать итальянка. Дважды была в Европе, первый раз в Швеции, когда ей было восемь лет, второй раз в Италии в 1940 году. Она тратила больше, чем ей платили на работе, но для смазливой девчонки это нетрудно.

— Выходит, для нас важна связь с Эвелло?

— Именно с Эвелло, — сказал я. Она взглянула мне в лицо, и в ее глазах мелькнуло что-то похожее на тревогу. — Сейчас он здесь, в Нью-Йорке. Пэт даст тебе его адрес.

— Значит, ты поручаешь его мне?

— До тех пор, пока я сам им не займусь.

— Что я должна сделать?

— Найти возможность вступить с ним в контакт. Лучше всего, чтобы тебя кто-нибудь представил, как это принято, остальное он сам сделает. Узнай, кто его друзья.

Она улыбнулась одними глазами.

— Думаешь, я сумею справиться?

— Должна суметь, детка, должна суметь.

Глаза продолжали улыбаться.

— Где ты носишь свою игрушку, котенок?

Улыбка в ее глазах исчезла, они стали холодными и жесткими.

— Под мышкой слева, на плечевом ремне.

— Нипочем не догадаться.

— А никому и не надо догадываться.

Мы заплатили по счету и вышли на улицу. Она умела садиться в такси не менее эффектно, чем высаживаться. Когда машина завернула за угол, я вспомнил, куда она едет, и у меня мурашки поползли по спине. Я взял следующее такси и назвал два адреса в Бруклине. В доме на Атлантик-авеню я долго не задержался. Фамилия на двери была прежняя, но соседи мне сказали, что ночью жиличка съехала и квартира стоит пустая. Когда мы отъезжали, к дому подкатил грузовичок с вещами нового жильца.

Второй адрес в Бруклине принадлежит газетчику, который бросил работу десять лет назад. Ему было 49 лет, но выглядел он на 70. Лицо его было обезображено шрамом, который тянулся от глаза к уху и вниз к углу рта. Под рубашкой он мог бы показать три лунки на животе и три багровых рубца на спине. Одна рука не сгибалась в локте. Он ушел с работы не по собственному желанию. Говорили, он написал разоблачительную статью о мафии.

Я вышел от него через два часа, унося под мышкой целый том, за который любой иллюстрированный журнал отвалил бы тысяч десять. Мне он достался бесплатно. Я взял такси, доехал до аптеки, принадлежавшей моему приятелю, засел в задней комнате, дважды все это прочитал, потом зашел на почту и отправил обратно газетчику.

Я сидел в баре за кружкой пива, пока факты не утряслись у меня в голове. Я старался не смотреть в зеркало над стойкой, но у меня ничего не получилось. Мне не нравилось мое лицо. Совсем не нравилось. Кончилось тем, что я пересел в кабинку в конце зала, подальше от зеркала.

Итак, Эвелло там упоминался. И Билли Мист упоминался. В самом начале. Тогда они были мелкой сошкой, но подавали надежды. Газетчик сказал, что сейчас не имеет смысла вытаскивать старые связи, потому что эти ребятки, по всей вероятности, получили новые назначения. С повышением. Это было давно, так что теперь они, надо полагать, стали королями. Там были и другие имена, которых я не знал, но скоро узнаю. И там оставались пропуски, куда надо было вписать имена тех, кто находится в тронном зале. Но никто их не знал. Даже на подозрении никого не было.