Жорж Сименон - Безбилетный пассажир

Ему не было страшно, хотя он сознавал, что рискует. Поблизости находились только туземцы, снующие на берег и обратно, да друзья Мужена, следившие за ними издалека. Больше — ни души. Он рисковал получить удар, а ударов он боялся…

Не спеша Оуэн достал телеграмму из бумажника и протянул ее Мужену.

Хэгу, Хэгу и Добсону, адвокатская контора, 14, Флит-стрит, Лондон.

«Ренэ Марешаль сын Арлетт Марешаль и Джоакима Хилмана настоящее время Таити Точка Венчался 12 февраля методистской церкви Таиарапу с дочерью пастора Точка Текст телеграфно подтвердит консул Папеэте Точка Майор Оуэн Точка».

Глаза майора излучали смех, как глаза туземцев. Мужен дважды перечитал текст и медленно поднял глаза на Оуэна.

— Вы это сделали? — глухо произнес он.

Оуэн приготовился к удару, даже закрыл глаза.

«Нет, мсье Альфред!» — хотелось закричать ему во все горло.

Черновик телеграммы медленно упал на палубу, и Оуэн наклонился, чтобы его поднять. Тогда Мужен поддал бумагу ногой и она отлетела далеко в сторону, едва задев руку англичанина.

Мужен еще раз пристально посмотрел ему в глаза. Потом удалился к своим спутникам, делая вид, что ему нет дела до майора.

Это было все. Оуэн вернулся к машине. Когда он садился, белые на шхуне о чем-то горячо спорили.

— В бар…

Перед тем как толкнуть дверь, Оуэн немного выждал, как актер перед выходом на сцену, с такой же наигранной улыбкой. Вся разница заключалась в том, что он играл эту комедию сам для себя. Медленно, осторожно он коснулся наконец двери так же бережно, как пастор Таиарапу утром открывал дверь своего храма.

А может быть, это и был теперь его храм?

— Приветствую вас, доктор.

Тот нахмурился, думая, что майор уже пьян.

— Вы были правы… Полагаю, что вы можете записать меня в постоянные члены «Колониального клуба».

Мак-Лин и Бенедикт еще не понимали, что произошло. Машинально бывший жокей наполнил ему стакан.

— Только при условии, что вы не будете так ревниво к этому относиться и время от времени будете позволять мне пополнять финансы в «Яхт-клубе»… Не волнуйтесь… Я не стану чересчур усердствовать… Здесь на жизнь много не понадобится…

Он улыбался. У него были большие глаза, крупное лицо. Он увидел свое отражение в зеркале между бутылками, и ему стало неловко, что он так взволнован.

— Мне тоже хочется «оканальиться», доктор…

Разве он мог поступить иначе?

Шхуна никуда не ушла. «Астролябия» вернулась в порт двенадцать дней спустя, и Мужен с Лоттой находились среди толпы встречающих.

На берег сошел высокий худой загорелый парень, голый до пояса, в сопровождении пухленькой туземки: ее лицо и пылкое, здоровое тело излучали радость.

Пастор двинулся им навстречу. Они обменялись несколькими фразами на причале чуть в стороне от толпы. Ренэ Марешаль неуклюже и настороженно подошел к Оуэну, на которого ему указали.

— Мсье? — сказал он вопросительно.

— Это я дал телеграмму на место вашей последней стоянки. Джоаким Хилман оставил вам все свое состояние…

— Благодарю вас, — ответил парень сдержанно. — Я полагаю, что не обязан наследовать ему?

— Разумеется…

— Вы возвращаетесь в Европу?

— Я остаюсь на Таити…

Вот и все. Марешаль даже не заметил Лотту в толпе. Он с женой и пастор сели в такси и уехали на полуостров.

«Арамис» подошел к берегу через несколько дней. Губернатор проводил на борт мсье Фрера, инспектора по колониям, поддерживая его под локоть.

По таитянскому обычаю друзья уезжающих дарят им на прощанье цветочные гирлянды, которые обязательно нужно повесить себе на шею.

Похудевший и загоревший мсье Фрер, который к тому же постриг себе бородку клинышком, с гирляндой на шее походил на Дон-Кихота в брыжах.

Стюард Ли слегка испугался, увидев, что на борт поднимается американец. Бармен уже потянулся за бутылкой виски, но Уилтон С. Уиггинс, которого теперь можно было принять за туземца, так он загорел, потребовал пива.

Комиссар полиции проводил в одну из кают лже-Массона, бывшего секретаря суда и весельчака, а бывшие друзья смотрели, как он уезжает. Капитану было дано указание высадить его в Панаме, от греха подальше…

Мужен и Лотта с гирляндами на шее облокотились о поручни верхней палубы, неподалеку от спасательной шлюпки, в которой молодая женщина совершила путешествие на Таити.

— Пойдем, выпьем по стаканчику, — вздохнул доктор, обращаясь к спутнику. — Такова традиция…

Капитан Магр подошел к ним и пожал руки.

— Возвращаетесь с нами, майор?

— Я оставляю майора у себя, — отрезал Бенедикт. — Вы разве не заметили, что он уже изменился? Когда вы придете на Таити в следующий раз, увидите, он станет совсем своим… Он созрел для этого… Мне — перно, виски — майору, Боб, и покрепче…

«Нет, доктор, я не…»

Хватит! Это превращалось в манию… Неужели у Оуэна войдет в привычку разговаривать самому с собой? Однако доктор ошибался. Все было не совсем так.

«Нет, доктор, я не созрел… Или не был готов к этому. Только…»

Только что? Неужели он будет говорить о Ренэ? О Ренэ, которого не знал и имя которого теперь произносил с той же интонацией, как пастор из Таиарапу?

Не созрел… Не совсем созрел… Это придет… Но придет только потому, что он сам этого захотел…

«Вы чувствуете разницу, доктор?»

Он не скажет ему об этом. Никогда не скажет. И они будут все больше и больше походить друг на друга…

— Ваше здоровье, майор!

— Ваше здоровье, доктор!

— За процветание «Колониального клуба»!

И если потребуется, они останутся его двумя последними членами.

Так же, как они остались вдвоем на опустевшей пристани, глядя, как удаляется «Арамис».

Перевод М. Е. Таймановой

В 1989 году в Лозанне, в Швейцарии, в возрасте 86 лет скончался Жорж Сименон. После кремации его прах был рассыпан на зеленой лужайке перед его домом.

Жорж Сименон написал около пятисот книг, которые вышли на пятидесяти пяти языках мира общим тиражом более полумиллиарда экземпляров. Вот что сказал он о своем творчестве и своих героях.

Почти день в день тридцать восемь лет назад я написал свой первый роман «На Арочном мосту», но это не стало — даже в моем родном городе Льеже — литературным событием. И если я сейчас вспоминаю о нем, то только потому, что за этим романом последовали другие, и до сих пор я продолжаю, в сущности, оставаться романистом, или, верней, используя термин, который, по мне, предпочтительней, ремесленником романного цеха.

Полагаю, любому ремесленнику случается задаваться вопросами о своей профессии, корнях, эволюции, о своей полезности или достоинстве; у меня тоже есть два вопроса, на которые я пытался отвечать в разные периоды жизни, исправляя, перестраивая, а иногда полностью изменяя предшествовавшие воззрения, но никогда не приходя к убедительной и всеобъемлющей теории.