Софи Ханна - Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой

– Bon, – сказал Пуаро спокойно. Его голос внезапно смягчился. – Сегодня вы пережили сильное потрясение, не так ли? Быть может, теперь вы поняли, что Пуаро нельзя обмануть?

– Да, я поняла. Я все вам расскажу, с самого начала. Какое это будет облегчение – говорить наконец правду!..

После этого Дженни говорила долго, и ни я, ни Пуаро не перебивали ее до тех пор, пока она сама не дала нам понять, что кончила. Следующая глава написана мною от ее имени и представляет собой, смею надеяться, точное и исчерпывающее изложение того, что она нам сообщила.

Я разрушила жизнь единственного мужчины, которого когда-либо любила, а заодно и свою.

Я не хотела, чтобы так вышло. Я и подумать не могла, что всего несколько глупых, жестоких слов, сказанных мною, приведут к такому результату. Конечно, мне следовало бы взвесить все как следует и держать рот на замке, но я была обижена и, уступив в какой-то миг слабости, позволила злости взять надо мной верх.

Я любила Патрика Айва каждой клеточкой, каждой косточкой своего тела. Я пыталась прекратить это. Я была уже помолвлена с Сэмом Киддом, когда начала прислуживать Патрику в качестве его постельницы в колледже Сэвиорз, в Кембридже, где он был студентом. Сэм мне нравился, но Патрик завладел моим сердцем безраздельно уже через несколько недель после нашей встречи, и я знала, что никакие мои попытки этого не изменят. В Патрике сошлось все лучшее, что только может быть в человеке. Он привязался ко мне, но лишь как к прислуге. Даже когда я научилась разговаривать, как дочка главы колледжа – как Франсис Айв, – для него я все равно оставалась преданной служанкой, не более.

Конечно, я знала о них с Нэнси Дьюкейн. Пару раз подслушивала их разговоры, когда они думали, что их никто не слышит. Я знала, как сильно он ее любил, и не могла перенести этого. С тем, что он принадлежит Франсис, я давно смирилась, но мысль о том, что он полюбил другую женщину, и эта женщина не я, оказалась для меня невыносима.

В первые секунды – не более того – мне хотелось его наказать. Причинить ему такую же боль, какую он причинил мне. Тогда я сочинила о нем ужасную ложь и, прости меня, Господь, рассказала ее Харриет Сиппель. Пока я произносила ее, мне было легче: я представляла, будто жаркий шепот Патрика, его слова любви, адресованные Нэнси – о, я часто их слышала! – на самом деле говорил не он, а Уильям Дьюкейн из могилы. Конечно, это была полная чушь, но, когда я рассказала ее Харриет, то даже сама ненадолго поверила, будто это правда.

А потом Харриет принялась за дело – она разболтала всей деревне гадкие, непростительные вещи о Патрике, а Ида и Ричард ей помогали, чего я вовсе никогда понять не могла. Не могли же они не знать, в какую ядовитую тварь она превратилась; в деревне все это знали. Как они могли обратиться против Патрика и стать заодно с ней? Да, я знаю, что вы скажете: во всем виновата я. Ричард и Ида знали, что источником слухов является не сама Харриет, а служанка, которая давно работает у Патрика, предана ему, а потому не имеет причин лгать.

Я сразу поняла, до какого жуткого, отвратительного ужаса довела меня ревность. Я видела, как страдает Патрик, и отчаянно хотела помочь ему, и Франсис тоже, – но не знала как! Харриет видела, как Нэнси входила в дом Патрика и выходила из него ночью. И Ричард Негус тоже это видел. Недостаточно было просто сказать, что я солгала, надо было придумать подходящее истолкование поздним визитам Нэнси в дом викария. Иначе Харриет, которая отнюдь не была дурой, быстро раскусила бы, что к чему.

Стыдно сказать, но я отчаянная трусиха. Людям вроде Ричарда Негуса или Иды Грэнсбери все равно, что подумают о них другие, если они сами считают себя правыми, но я не такая, как они. Мне всегда было важно производить хорошее впечатление. Если бы я сказала тогда, что солгала, меня возненавидела бы вся деревня, и по заслугам. Я слабый человек, месье Пуаро. И я ничего не сделала и ничего не сказала, потому что боялась. И тогда Нэнси, которая сама была в ужасе от моей лжи, вышла вперед и рассказала правду: о том, что они с Патриком любили друг друга и тайно встречались, хотя ничего плотского в их отношениях не было.

Но попытка Нэнси защитить Патрика только ухудшила дело. «Мало того, что он шарлатан, обманывающий прихожан и насмехающийся над Церковью, так он еще и прелюбодей!» – вот что стали говорить о нем люди. Франсис не смогла этого вынести и покончила с собой. Когда Патрик нашел ее, он понял, что не сможет жить с этой виной, ведь, в конце концов, все случилось из-за его любви к Нэнси. Он не смог исполнить свой долг по отношению к Франсис. И тогда он тоже принял яд.

Деревенский доктор заявил, что причиной обоих смертей стала неосторожность в обращении с ядом, но он солгал. Это были самоубийства – еще один грех в глазах святых вроде Иды Грэнсбери и любителей бичевать грешников вроде Харриет Сиппель. Патрик и Франсис оставили каждый по записке. Я нашла их и отнесла доктору, Амброузу Флауэрдейлу. Он их, наверное, сжег. Он тогда сказал, что никому не даст нового повода хулить Патрика и Франсис. Доктору Флауэрдейлу было противно, что вся деревня так на них ополчилась.

Смерть Патрика разбила мне сердце, оно и по сей день разбито, месье Пуаро. Я хотела умереть, но потом решила, что теперь, когда Патрика нет, должен остаться кто-то, кто любит его и помнит о нем, – как будто это могло отменить или перечеркнуть то, что вся деревня Грейт-Холлинг считала его чуть ли не дьяволом во плоти!

Утешением мне служило лишь то, что я была не одинока в своем несчастье. Ричард Негус устыдился той роли, которую он сыграл в этом деле. Он единственный из очернителей Патрика изменил свое мнение о нем; как только Нэнси рассказала свою историю, он понял, что моя дикая ложь просто не могла быть правдой.

Прежде чем переехать в Девон, в дом своего брата, он нашел меня и задал прямой вопрос. Мне хотелось сказать ему, что в пущенном мной слухе не было ни грана правды, но я не посмела и потому просто промолчала. Сидела и ничего не говорила, словно мне язык отрезали, и Ричард принял мое молчание за признание вины.

Из Грейт-Холлинга я уехала вскоре после него. Сначала я вернулась к Сэмми, но в Кембридже так много всего напоминало мне о Патрике, что я просто не могла оставаться там, и отправилась в Лондон. Это была идея Сэмми. Он нашел здесь работу, представил меня кое-кому, и я тоже смогла устроиться. Сэмми предан мне так, как я была предана Патрику. Я должна быть благодарна ему за это. Он снова просил меня выйти за него, но я отказалась, хотя и продолжаю считать его своим самым близким другом.

С переездом в Лондон в моей жизни началась новая глава. Но и здесь мне тоже все было не мило; дня не проходило, чтобы я не вспоминала о Патрике, не думала о том, как это ужасно, что я никогда не увижу его снова. И вдруг в сентябре прошлого года я получила письмо от Ричарда Негуса. Прошло пятнадцать лет, но у меня не было такого чувства, будто мое прошлое догнало меня – ведь я никогда его от себя не отпускала!