Анатолий Галкин - Искатель, 2013 № 03

И тут Ганин понял, что он не может отпустить этого странного человека, от прихода которого у него так посветлело на душе. Он бросился за ним вслед и у самой двери схватил священника за локоть, а потом, сам ничего не понимая, рухнул на колени и зарыдал, и сквозь рыдания и всхлипы говорил и говорил — про все: и про портрет, и про жреца, и про смерти, и про Расторгуева…

— Тише, милок, тише… Вижу, печаль у тебя на сердце великая. Зря ты связался с сатанинским-то этим отродьем, а ведь сам и крещеный, и в храм с бабушкой ходил, мама верующая… — укоризненно покачал головой отец Николай, точь-в-точь как добрый учитель, сетуя на своего не выполнившего домашнее задание маленького ученика. — А крестик зачем выбросил? Э-эх! Что за люди нынче пошли?! Гордые, на себя только и надеются, думают, сами с усами, а ведь по краю пропасти ходят, по канатику, по ниточке, по бритвочке остренькой, и с завязанными глазками притом! Э-хе-хе! Ну, ничего-ничего, все будет хорошо… Што портрет нарисовал, вины твоей тут нету — бесы кого угодно заморочить могут, и святые монахи в прелести-то впадали, а ты — и крестик выбросил, и в храм не ходил, вот ты к ним в лапки-то и попался. А вот што в капище-то бесовском в игрищах их непотребных участвовал — тяжкий это грех… Ну, ничего, ничего, да ты не плачь! Господь — Он за всех нас на кресте пострадал, и не такие грехи Им прощаются! Ты лучше вон как сделай, мой тебе совет, я сейчас крестик тебе новый дам, взамен старого, а ты как можно скорей приходи в церковку мою, в Глубокое, исповедайся, причастись, а невесту твою накажи из палаты этой не выводить — я тут все окропил, сила нечистая сюда не пройдет. Как причастишься, так крепко помолись о рабе божьей Фотинии, и я тоже помолюсь… Оживет она, непременно оживет…

Батюшка говорил что-то еще, но Ганин уже его не слушал, хотя и чувствовал, что очень важное что-то, да вдобавок и не видел ничего — слезы напрочь застилали глаза. Он только ощутил, как его головы коснулась какая-то ткань, чьи-то руки придавили ее, а потом ткань была снята и — больше ничего… Лишь чувство колоссального облегчения на душе, да какой-то прохладный металлический предмет скользнул змейкой по его шее и груди. А потом, когда Ганин встал, никого рядом уже не было, а дверь была закрыта. Он тихо и облегченно вздохнул. В памяти всплыло давно забытое «Отче наш…», которое он заучивал наизусть еще с баб Машей в детстве, и Ганин с наслаждением три раза громко прочитал молитву, перекрестился и, почувствовав огромную физическую усталость от бессонной ночи, лег на раскладушку и тут же заснул, как младенец…

Проснулся Ганин от тонкого детского голоска, резко ударившего в уши:

— Мама, мамочка, мамуля! Проснись, мамуленька! Ма-ма-а-а!..

— Тише, тише, Светик, а то дядю разбудишь, он, наверное, и не спал всю ночь, караулил, спаси его Господи! Тише, зая, тише…

— Баб, а когда мамочка проснется? Когда?

— Светик ты мой, Светик-семицветик! — ответил ей мягкий старческий голос. — Помнишь, сказку мы с тобой читали, про спящую красавицу?

— Помню-помню… Там еще были богатыри и царевич Елисей! Ой, баб, а мамочка что — в сказку попала?

— В сказку… в сказку, зайчик…

— Ой, баб, здорово, я все поняла! Надо, чтобы маму поцеловал прекрасный принц Елисей, и тогда она проснется, правда?!

— Правда, Светик! Ты у меня умница, все понимаешь… — раздался чмокающий звук.

Ганин медленно поднялся с раскладушки и, с трудом раскрывая опухшие глаза, увидел сидящую возле кровати Снежаны пожилую женщину, ее маму, и чудесную золотоволосую круглолицую девочку с фиалковыми глазами. Она сидела у бабушки на коленях и держала мамину ручку в своих руках.

Ганин кашлянул, и две пары глаз тут же уставились на него, а потом девочка спрыгнула с колен бабушки и, подойдя к Ганину, запричитала:

— Дядя, дядя, дядечка, побудьте на минуточку прекрасным принцем! Поцелуйте мою мамочку! Я так хочу, чтобы она проснулась поскорее! Ну, поцелуйте же-е-е! — девочка отчаянно теребила Ганина за обе щеки.

— Света! Да как ты можешь такое говорить! А ну отстань! — испуганно залепетала бабушка и, взяв девочку на руки, отошла в сторону. — Вы уж простите, Алексей Юрьевич…

— Да нет, что вы… — смущенно покраснел Ганин, вставая с раскладушки. — Все хорошо. Это я во всем виноват, не уследил… Я…

Возникла неловкая пауза.

— Ну все, Светик, дядя проснулся, и нам пора. Иди, погуляй пока в коридорчике, я сейчас выйду!

— Не хочу, не хочу, я с мамой хочу! — захныкала девочка, но тут в палату зашла медсестра и, по просьбе старой женщины, взяла Светика за руку и увела.

Когда дверь закрылась, мама Снежаны опять села у кровати дочери и глубоко вздохнула.

— Врачи не могут поставить диагноз, даже в Москву звонили… — Голос ее оборвался, и плечи затряслись в беззвучном рыдании. — Она у меня единственная, кровиночка моя! Без мужа растила, одна… Каждый вечер затемно молилась перед иконами за нее, все боялась, что рано или поздно случится… То туда ездила, то сюда… Боялась и боялась… И вот, чего боялась, то и случилось…

Ганин подавленно молчал, а потом поставил второй стул рядом с женщиной, сел и произнес:

— Теперь я понимаю, кто священника вызвал. Спасибо вам, Анна Николаевна, Снежечке лучше стало, да и мне тоже. Он сказал, что с ней будет все хорошо…

Плечи Анны Николаевны вдруг перестали трястись. Она удивленно подняла взгляд на Ганина.

— Какого священника? Я никого не вызывала…

— Как не вызывали? — сняв очки, удивился в свою очередь Ганин. — Беленький такой, с седой бородой, а глаза — добрые, умные, насквозь видят. Он Снежу причастил, помазал маслом и водой все окропил, сказал молиться, что есть надежда…

— А… откуда он? — шепотом спросила Анна Николаевна.

— Из Глубокого, недалеко отсюда, там у него церковь…

Анна Николаевна подскочила как ужаленная.

— Глубокое? Глубокое! Да, там есть храм святителя Николая, я там свечки ставила за здравие Снежи, записку подавала, когда отсюда вчера домой шла, — проговорила женщина, комкая в руках носовой платочек. И вдруг засуетилась и стала копаться в своей сумочке.

— Вот, там икону купила, здесь, у Снежи, чтобы поставить, чтоб защищал ее, исцелил…

Ганин взглянул на икону, и волосы на голове у него зашевелились — он увидел точное изображение утреннего гостя…

С Анной Николаевной Ганин договорился, что круглосуточное дежурство за Снежей примет теперь она, спать будет на его раскладушке. Светик будет тут же — в больнице есть игровая.

— И помните, Анна Николаевна, ни под каким предлогом не позволяйте вывезти отсюда Снежу!

— Конечно, Алексей Юрьевич… Но что вы-то будете делать?

— Пока не знаю. Я знаю одно — Снеже умереть не дам и идти на поводу у нечисти больше не буду. Главное, Анна Николаевна, бросить судьбе вызов… Сидя здесь, в палате, я ни Снежу не спасу, ни себя, надо действовать.