Рекс Стаут - Не позднее полуночи (сборник)

Коллега встал и спешно покинул зал. Мандельбаум вернулся к Вульфу.

– А вы знаете, – спросил он, – что вы, свидетель гособвинения, нарушили закон, общаясь с подозреваемым в тяжком преступлении?

– Нет, сэр, не нарушил. Насколько я понимаю, все зависит от содержания беседы. Я не обсуждал с мистером Эшем своих показаний.

– А что вы обсуждали?

– Некоторые темы, способные, по моему мнению, его заинтересовать.

– Какие темы? Что именно вы ему сказали?

Я набрал побольше воздуха, выдохнул, разжал стиснутые пальцы и успокоился. Этот толстый жучила добился своего! Мандельбаум задал вопрос, и ничто теперь не помешает присяжным услышать ответ, если только Джимми Донован не последний дурак, а это вряд ли.

Вульф давал показания:

– Я сказал, что вчера, когда я сидел в этом зале и ждал вашего вызова, у меня возникло подозрение, что некоторые факты, связанные с убийством Мэри Виллис, недостаточно изучены и расследованы, и потому моя роль свидетеля обвинения перестала меня удовлетворять. Я сказал ему, что решил сам разобраться в некоторых пунктах, хотя знал, что, самовольно покидая зал, рискую подвергнуться преследованиям за неуважение к суду, но полнота отправления правосудия для меня важнее личного спокойствия, и что я верю: судья Корбетт…

– Простите, мистер Вульф. Сейчас не время защищаться от обвинения в оскорблении суда.

– Да, сэр. Вы же спросили, что я сказал мистеру Эшу. Он спросил, что за подозрения у меня возникли, и я сказал ему, что подозрение носило двойственный характер. Во-первых, как человек с большим опытом расследования преступлений и общения с преступниками, я в значительной степени сомневаюсь в его вине. Во-вторых, что полиция увлеклась обстоятельствами, указывавшими на мистера Эша (наличие у него явного мотива, обнаружение им трупа), и что внимание к другим версиям несколько притупилось. К примеру, опытный следователь всегда особенно зорок и чуток к тем, кто имеет к жертве привилегированный доступ. К таким группам лиц относятся врачи, адвокаты, доверенные слуги, давние друзья и, разумеется, близкие родственники. Если среди таких людей оказывается мерзавец, он имеет уникальную возможность для реализации своих подлых планов. Мне пришло в голову…

– И все это вы говорили мистеру Эшу?

– Да, сэр. Мне пришло в голову, что телефонная служба сродни тем группам привилегированного доступа, о которых я только что говорил, и случилось это, когда я вчера сидел в этом зале и слушал, как мистер Бэгби рассказывает о работе телефонной подстанции. Прослушивая разговоры, беспринципный оператор получает доступ к разного рода информации, которую можно выгодно пустить в ход, – такой, как, например, биржевые новости, финансовые и профессиональные планы, множество других вещей. Возможности использования безграничны. Особенно большую выгоду сулит обнаружение тайн личной жизни. Большинство людей опасается обсуждать или раскрывать жизненно важные секреты по телефону, но так поступают далеко не все, и в случае кризиса в отношениях об осторожности часто забывают. Я осознал, что для получения такой информации, столь полезной и прибыльной для шантажиста, телефонная служба представляет собой потенциал, сравнимый с потенциалом врача, или адвоката, или доверенного слуги… Любой оператор на телефонной подстанции может просто…

– Досужие размышления, мистер Вульф. Вы все это говорили обвиняемому?

– Да, сэр.

– Сколько времени вы с ним провели?

– Примерно полчаса. За полчаса я могу сказать очень многое.

– Не сомневаюсь. Но время суда и присяжных нельзя тратить на то, что не относится к делу.

Мандельбаум опять по-особому проникновенно посмотрел на присяжных и снова обратился к Вульфу:

– Вы не обсуждали с обвиняемым своих показаний?

– Нет, сэр.

– Вы давали ему советы по ведению защиты?

– Нет, сэр. Я не давал ему советов никакого рода.

– Вы предлагали ему провести какое-либо расследование, которое помогло бы его защите?

– Нет, сэр.

– Тогда чего ради вы добивались с ним свидания?

– Минуточку! – вскочил Донован. – Насколько я понимаю, ваша честь, перед нами свидетель обвинения и ведется отнюдь не прямой допрос. Это настоящий перекрестный допрос! Я возражаю.

Судья Корбетт кивнул:

– Возражение принято. Мистер Мандельбаум, вы знаете правила допроса.

– Но я столкнулся с непредвиденными обстоятельствами.

– Все равно он остается вашим свидетелем. Относитесь к его показаниям с доверием.

– Но, ваша честь, он оскорбил суд.

– Это еще не доказано. Рассмотрение вопроса впереди. Продолжайте.

Мандельбаум посмотрел на Вульфа, глянул на присяжных, подошел к столу, постоял с минуту, уставившись на него, поднял голову, сказал:

– Вопросов больше нет, – и сел.

Джимми Донован встал и вышел вперед, но обратился к президиуму, а не к свидетельскому помосту:

– Ваша честь, хочу заявить, что я ничего не знал о сегодняшней встрече свидетеля с моим подзащитным – ни до, ни после того, как она состоялась. И узнал о ней только здесь и сейчас. Если желаете, я могу выйти к помосту и ответить на вопросы под присягой.

Судья Корбетт покачал головой:

– Не желаю, мистер Донован. Разве что в дальнейшем возникнет необходимость.

– Конечно, когда угодно. – Донован повернулся к свидетелю. – Мистер Вульф, почему вы добивались свидания с мистером Эшем сегодня утром?

Вид у Вульфа был спокойный, но не особенно довольный.

– Потому что получил информацию, вызвавшую значительные сомнения в его вине, и я хотел незамедлительно довести ее до суда и присяжных. Как свидетель обвинения, на арест которого выдан ордер, я был в трудном положении. Мне пришло в голову, что если я увижусь с мистером Эшем и поговорю с ним, то мистер Мандельбаум, вероятнее всего, вскроет этот факт в ходе допроса, и в таком случае он наверняка спросит меня, что было сказано. Поэтому я хотел как можно подробнее изложить мистеру Эшу свои догадки и то, что удалось обнаружить. Ведь если мистер Мандельбаум разрешит мне повторить все, что я сказал мистеру Эшу, то дело сделано. Если он удалит меня прежде, чем я закончу, то вполне вероятно, что перекрестный допрос адвоката даст мне шанс продвинуться дальше. – Он поднял ладонь: – И потому я добился встречи с мистером Эшем.

Судья нахмурился. Один из присяжных хмыкнул, все остальные посмотрели на него. В зале зашевелились, послышались смешки. Я подумал, что у Вульфа стальные нервы. Правда, он не нарушил ни одного из известных мне законов, и Донован задал ему ясный вопрос и получил ясный ответ. Я б дал толстую пачку писчей бумаги, лишь бы увидеть лицо Донована. Если оно как-то отреагировало на упомянутые догадки, то голос – никак.