Джордж Оруэлл - 1984. Скотный двор

Тут можно читать онлайн Джордж Оруэлл - 1984. Скотный двор - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классический детектив. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

1984. Скотный двор
Автор:

Джордж Оруэлл
Жанр:

Классический детектив
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

4.88/5. Голосов: 81
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
100

1

2

3

4

5

Джордж Оруэлл - 1984. Скотный двор краткое содержание

1984. Скотный двор - описание и краткое содержание, автор Джордж Оруэлл, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

1984: Своеобразный антипод второй великой антиутопии XX века - "О дивный новый мир" Олдоса Хаксли. Что, в сущности, страшнее: доведенное до абсурда "общество потребления" - или доведенное до абсолюта "общество идеи"? По Оруэллу, нет и не может быть ничего ужаснее тотальной несвободы.

Скотный двор: Антиутопия английского писателя Дж. Оруэлла. Животные, возмущенные отношением к ним хозяев, устраивают бунт и прогоняют фермеров, а бывшую ферму объявляют свободной республикой под управлением свиней. Сначала все идет гладко, но затем рядовые животные понимают, что они также находятся в рабстве, только теперь у своих же собратьев.

1984. Скотный двор - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

1984. Скотный двор - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Джордж Оруэлл

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

They were down in some subterranean place--the bottom of a well, for instance, or a very deep grave--but it was a place which, already far below him, was itself moving downwards.	Они находились где-то под землей -- то ли на дне колодца, то ли в очень глубокой могиле -- и опускались все глубже.
They were in the saloon of a sinking ship, looking up at him through the darkening water.	Они сидели в салоне тонущего корабля и смотрели на Уинстона сквозь темную воду.
There was still air in the saloon, they could still see him and he them, but all the while they were sinking down, down into the green waters which in another moment must hide them from sight for ever.	В салоне еще был воздух, и они еще видели его, а он -- их, но они все погружались, погружались в зеленую воду -- еще секунда, и она скроет их навсегда.
He was out in the light and air while they were being sucked down to death, and they were down there because he was up here.	Он на воздухе и на свету, а их заглатывает пучина, и они там, внизу, потому что он наверху.
He knew it and they knew it, and he could see the knowledge in their faces.	Он понимал это, и они это понимали, и он видел по их лицам, что они понимают.
There was no reproach either in their faces or in their hearts, only the knowledge that they must die in order that he might remain alive, and that this was part of the unavoidable order of things.	Упрека не было ни на лицах, ни в душе их, а только понимание, что они должны заплатить своей смертью за его жизнь, ибо такова природа вещей.
He could not remember what had happened, but he knew in his dream that in some way the lives of his mother and his sister had been sacrificed to his own.	Уинстон не мог вспомнить, как это было, но во сне он знал, что жизни матери и сестры принесены в жертву его жизни.
It was one of those dreams which, while retaining the characteristic dream scenery, are a continuation of one's intellectual life, and in which one becomes aware of facts and ideas which still seem new and valuable after one is awake.	Это был один из тех снов, когда в ландшафте, характерном для сновидения, продолжается дневная работа мысли: тебе открываются идеи и факты, которые и по пробуждении остаются новыми и значительными.
The thing that now suddenly struck Winston was that his mother's death, nearly thirty years ago, had been tragic and sorrowful in a way that was no longer possible.	Уинстона вдруг осенило, что смерть матери почти тридцать лет назад была трагической и горестной в том смысле, какой уже и непонятен ныне.
Tragedy, he perceived, belonged to the ancient time, to a time when there was still privacy, love, and friendship, and when the members of a family stood by one another without needing to know the reason.	Трагедия, открылось ему, -- достояние старых времен, времен, когда еще существовало личное, существовала любовь и дружба, и люди в семье стояли друг за друга, не нуждаясь для этого в доводах.
His mother's memory tore at his heart because she had died loving him, when he was too young and selfish to love her in return, and because somehow, he did not remember how, she had sacrificed herself to a conception of loyalty that was private and unalterable.	Воспоминание о матери рвало ему сердце потому, что она умерла, любя его, а он был слишком молод и эгоистичен, чтобы любить ответно, и потому, что она каким-то образом -он не помнил, каким -- принесла себя в жертву идее верности, которая была личной и несокрушимой.
Such things, he saw, could not happen today.	Сегодня, понял он, такое не может случиться.
Today there were fear, hatred, and pain, but no dignity of emotion, no deep or complex sorrows.	Сегодня есть страх, ненависть и боль, но нет достоинства чувств, нет ни глубокого, ни сложного горя.

All this he seemed to see in the large eyes of his mother and his sister, looking up at him through the green water, hundreds of fathoms down and still sinking.	Все это он словно прочел в больших глазах матери, которые смотрели на него из зеленой воды, с глубины в сотни саженей, и все еще погружавшихся.
Suddenly he was standing on short springy turf, on a summer evening when the slanting rays of the sun gilded the ground.	Вдруг он очутился на короткой, упругой травке, и был летний вечер, и косые лучи солнца золотили землю.
The landscape that he was looking at recurred so often in his dreams that he was never fully certain whether or not he had seen it in the real world.	Местность эта так часто появлялась в снах, что он не мог определенно решить, видел ее когда-нибудь наяву или нет.
In his waking thoughts he called it the Golden Country.	Про себя Уинстон называл ее Золотой страной.
It was an old, rabbit-bitten pasture, with a foot-track wandering across it and a molehill here and there.	Это был старый, выщипанный кроликами луг, по нему бежала тропинка, там и сям виднелись кротовые кочки.
In the ragged hedge on the opposite side of the field the boughs of the elm trees were swaying very faintly in the breeze, their leaves just stirring in dense masses like women's hair.	На дальнем краю ветер чуть шевелил ветки вязов, вставших неровной изгородью, и плотная масса листвы волновалась, как волосы женщины.
Somewhere near at hand, though out of sight, there was a clear, slow-moving stream where dace were swimming in the pools under the willow trees.	А где-то рядом, невидимый, лениво тек ручей, и под ветлами в заводях ходила плотва.
The girl with dark hair was coming towards them across the field.	Через луг к нему шла та женщина с темными волосами.
With what seemed a single movement she tore off her clothes and flung them disdainfully aside.	Одним движением она сорвала с себя одежду и презрительно отбросила прочь.
Her body was white and smooth, but it aroused no desire in him, indeed he barely looked at it.	Тело было белое и гладкое, но не вызвало в нем желания; на тело он едва ли даже взглянул.
What overwhelmed him in that instant was admiration for the gesture with which she had thrown her clothes aside.	Его восхитил жест, которым она отшвырнула одежду.
With its grace and carelessness it seemed to annihilate a whole culture, a whole system of thought, as though Big Brother and the Party and the Thought Police could all be swept into nothingness by a single splendid movement of the arm.	Изяществом своим и небрежностью он будто уничтожал целую культуру, целую систему: и Старший Брат, и партия, и полиция мыслей были сметены в небытие одним прекрасным взмахом руки.
That too was a gesture belonging to the ancient time.	Этот жест тоже принадлежал старому времени.
Winston woke up with the word	Уинстон проснулся со словом
' Shakespeare' on his lips.	"Шекспир" на устах.
The telescreen was giving forth an ear-splitting whistle which continued on the same note for thirty seconds.	Телекран испускал оглушительный свист, длившийся на одной ноте тридцать секунд.
It was nought seven fifteen, getting-up time for office workers.	07.15, сигнал подъема для служащих.

Winston wrenched his body out of bed--naked, for a member of the Outer Party received only 3,000 clothing coupons annually, and a suit of pyjamas was 600--and seized a dingy singlet and a pair of shorts that were lying across a chair.	Уинстон выдрался из постели -- нагишом, потому что члену внешней партии выдавали в год всего три тысячи одежных талонов, а пижама стоила шестьсот, -- и схватил со стула выношенную фуфайку и трусы.
The Physical Jerks would begin in three minutes.	Через три минуты физзарядка.
The next moment he was doubled up by a violent coughing fit which nearly always attacked him soon after waking up.	А Уинстон согнулся пополам от кашля -кашель почти всегда нападал после сна.
It emptied his lungs so completely that he could only begin breathing again by lying on his back and taking a series of deep gasps.	Он вытряхивал легкие настолько, что восстановить дыхание Уинстону удавалось лишь лежа на спине, после нескольких глубоких вдохов.
His veins had swelled with the effort of the cough, and the varicose ulcer had started itching.	Жилы у него вздулись от натуги, и варикозная язва начала зудеть.
'Thirty to forty group!' yapped a piercing female voice. 'Thirty to forty group!	-- Группа от тридцати до сорока! -- залаял пронзительный женский голос. -- Группа от тридцати до сорока!
Take your places, please.	Займите исходное положение.
Thirties to forties!'	От тридцати до сорока!
Winston sprang to attention in front of the telescreen, upon which the image of a youngish woman, scrawny but muscular, dressed in tunic and gym-shoes, had already appeared.	Уинстон встал по стойке смирно перед телекраном: там уже появилась жилистая сравнительно молодая женщина в короткой юбке и гимнастических туфлях.
'Arms bending and stretching!' she rapped out. 'Take your time by me. ONE, two, three, four! ONE, two, three, four!	-- Сгибание рук и потягивание! -- выкрикнула она. -- Делаем по счету. И раз, два, три, четыре! И раз, два, три, четыре!
Come on, comrades, put a bit of life into it! ONE, two, three four! ONE two, three, four!...'	Веселей, товарищи, больше жизни! И раз, два, три, четыре! И раз, два, три, четыре!
The pain of the coughing fit had not quite driven out of Winston's mind the impression made by his dream, and the rhythmic movements of the exercise restored it somewhat.	Боль от кашля не успела вытеснить впечатления сна, а ритм зарядки их как будто оживил.
As he mechanically shot his arms back and forth, wearing on his face the look of grim enjoyment which was considered proper during the Physical Jerks, he was struggling to think his way backward into the dim period of his early childhood.	Машинально выбрасывая и сгибая руки с выражением угрюмого удовольствия, как подобало на гимнастике, Уинстон пробивался к смутным воспоминаниям о раннем детстве.
It was extraordinarily difficult.	Это было крайне трудно.
Beyond the late fifties everything faded.	Все, что происходило в пятидесятые годы, выветрилось из головы.
When there were no external records that you could refer to, even the outline of your own life lost its sharpness.	Когда не можешь обратиться к посторонним свидетельствам, теряют четкость даже очертания собственной жизни.