Андре Бьёрке - Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]

— Я уже сказал, что начертил пентаграмму, — сказал он. — Пентаграмма — это магический щит, который оберегает человека от темных сил потустороннего мира. Если не от всех, то от большинства из них. Охранные силы пентаграммы сотни лет подвергались проверке исследователями оккультных явлений, таких, например, как привидения. Контуры этой звезды образуют — хотите верьте, хотите нет — стену, через которую не в состоянии проникнуть почти ни один демон.

— То есть ты можешь спокойно полеживать в кровати, защищенный так называемой стеной, и вести свои наблюдения? И все капитаны-каперы, а также служители сатаны и черные коты будут бессильны против тебя?

Ирония Танкреда ничуть не задела Карстена.

— Совершенно верно. Именно так я и собираюсь действовать.

Весь вечер Моника избегала меня. Впрочем, я и не пытался приблизиться к ней. Она закрылась, как раковина, и, по-видимому, не хотела разговаривать ни с кем, кроме Эббы. Меня встревожило, что Танкред так легко прочитал мои мысли, и я молча наблюдал за Арне, стараясь понять по выражению его лица, заметил ли он что-нибудь. Однако я, судя по всему, зря беспокоился. Уже в десять Моника и Эбба ушли спать. Мы, мужчины, остались в гостиной в обществе друг друга и виски с содовой.

После первого же глотка моя тоска по Монике зазвенела во мне скрипичной струной. Я пил осторожно. Алкоголь, как известно, сильно ослабляет тормоза. Я не мог рисковать. Впредь я вынужден буду соблюдать меру. Отныне Паулю Рикксрту, суждено ступить на тернистый путь самоограничения… Карстен дремал над своим бокалом, наконец он поднялся.

— Я с ног валюсь, — заявил он. — Лучше мне лечь. Спасибо за компанию и доброй ночи. Да, кстати, у меня к вам есть одна просьба.

Из бокового кармана он вынул небольшой прозрачный пакет и достал из него клейкую ленту и три волоска.

— Когда я закрою дверь Желтой комнаты, прошу вас, опечатайте ее этими волосками. Приклейте их одним концом к двери, другим — к косяку. Они должны быть приклеены параллельно через один сантиметр.

Причуды нашего друга вызвали у нас недоумение. Арне покачал головой.

— Но что это даст? — спросил я.

— Не задавай глупых вопросов, — одернул меня Танкред. — Это же элементарный магический прием. Все вавилонские каббалисты им пользовались. Правда, Карстен? По-моему, это замечательная мысль, мы хотя бы будем знать, что ночью ты никуда не выходил из комнаты. Да и к тебе никто не сможет зайти, не нарушив печать!

Мы взяли керосиновую лампу и проводили Карстена наверх. Он был такой сонный, что снял только брюки и повалился на кровать. Когда мы приклеивали к двери последний волос, до нас уже доносился его храп.

В эту ночь мне опять приснился кошмар, хотя начало было вполне идиллическое. Мы с Моникой очутились на острове, окруженном зеркально гладкой водой. Обнявшись, мы сидели на скале, залитой лунным светом, и шептали друг другу слова любви. У нее на шее был маленький золотой медальон. Я открыл его, надеясь найти в нем свою фотографию, но внутри было изображение взвившейся на дыбы лошади. «Почему у тебя в медальоне фотография лошади!» — спросил я. В глазах у Моники мелькнул страх. «Какой лошади?» — прошептала она. И тут же в темноте раздалось ржание, оно заполнило ночь, Вселенную. Между нами выросла тень человека. Моника вскрикнула и схватила меня за руку. На скале в лунном свете стоял Пале, его лицо отливало серебром. «Я, кажется, не вовремя? — вкрадчиво спросил он. — Вы слышали сейчас ржание? До чего, однако, нервная лошадь. Смотрите!» Он показал на море, там, на поверхности воды, плавали останки лошади. Рот ее был разинут, черные зубы обнажены в злобной усмешке. «Это страх, который есть в природе, — продолжал Пале. — Сейчас я вам объясню, почему сатана наделен конскими копытами».

Этот жуткий сон я помнил во всех подробностях, даже когда проснулся, чиркнул спичкой и посмотрел на часы. Половина второго. Я повернулся на другой бок и хотел снова заснуть, но не мог. Сон не шел у меня из головы. Я пытался понять его смысл. По моему мнению, это была путаная композиция из всего, что я пережил за день, — отдельные фразы, ощущения, случайные эпизоды слились воедино. Вся эта каша была тщательно перемешана и сдобрена столовой ложкой фантазии. Я припомнил, что Моника действительно носит золотой медальон и что я еще в сарае обратил на него внимание.

Тревога не покидала меня, она ныла, как нарыв, где-то под сердцем. Я встал и подошел к открытому окну, чтобы глотнуть свежего воздуха. Небо было синее, звездное, на меня навалилась колдовская тяжесть ночной природы. Причудливые кусты крыжовника у стены дома кивали и покачивались от ночного ветра, который шуршал в их листьях. Кусты напоминали старых женщин, что-то шепчущих друг другу на ухо.

Я вздрогнул, заметив во дворе какое-то шевеление. Потом понял, что это Чалая. Вычистив, я выпустил ее на пустошь, но, видно, она затосковала по своей конюшне. Я вдруг сообразил, что слышал во сне ее ржание, именно оно так испугало меня. Успокоенный, я снова лег. На этот раз я уснул сразу и спал без сновидений уже до утра.

Когда я брился, ко мне вошел Танкред.

— Ты не пойдешь со мной посмотреть, что сталось с нашим чернокнижником? — спросил он.

Я смыл пену и пошел за ним по коридору. Мы остановились у двери в Желтую комнату. Танкред внимательно осмотрел три волоска.

— Магическая печать цела! — объявил он. — Дверь ночью никто не открывал. Карстен, ты жив?

Нам никто не ответил. У меня по коже пробежал мороз. Танкред открыл дверь, и мы вошли в комнату.

Карстен лежал на спине, лицо было запрокинуто, словно он находился в состоянии глубокой комы. Я подбежал к кровати и потряс его. Он застонал во сне. Слава Богу, мой страх оказался напрасным. Наконец он приоткрыл глаза, у него был взгляд смертельно усталого человека.

— Это вы меня терзаете? — пробормотал он. — А я ушел глубоко в подсознание. Спал как убитый. С самого вечера. Который час?

Мы с Танкредом оставили его вопрос без ответа, потому что оба внезапно уставились в одну точку.

— На этот раз твой младенческий сон подвел тебя, — сказал Танкред. — Ты пропустил редкое зрелище, взгляни.

Сон мгновенно слетел с Карстена, он посмотрел туда, куда показывал Танкред. И лицо его покрылось смертельной бледностью, как написал бы он сам в одном из своих романов.

На полу вокруг кровати были видны грязные следы. Эти следы кругами огибали пентаграмму и заканчивались у окна. Там в полуметре друг от друга стояли ботфорты капитана, повернутые носками к стене. Казалось, там стоит кто-то невидимый и, широко, по-матросски, расставив ноги, смотрит на море. Танкред внимательно изучил ботфорты. Сравнил их подошвы со следами, оставленными на полу. Потом провел пальцем по голенищу и лизнул.