Жорж Сименон - «Дело Фершо»

— И его брат это сделает? Родной брат?

Она уснула, надув губы, раскачиваясь из стороны в сторону. Уже рассвело, когда они приехали в Лилль.

Встреча была назначена на полдень, и они отправились отдохнуть в первый же попавшийся отель. Их приняли за влюбленных, удивившись лишь тому, что они решили снять номер в такое неподходящее время, когда по соседству шумит рынок.

Мишель непременно хотел заняться любовью. Вероятно, такая мысль пришла ему в голову из-за двусмысленного взгляда горничной и того, как она стелила им постель. Глаза у них слипались и кости болели, словно от побоев.

Придя на встречу с Фершо, они не сразу его узнали.

Вместо протеза Мишель увидел под столом обе ноги в новых черных полуботинках на шнурках. На Фершо был новый костюм из синей шерсти, на голове фуражка с черной окантовкой, какие носят моряки-матросы и вообще мелкий портовый люд.

Он не без труда поднялся, чтобы поклониться Лине, и эта вежливость по отношению к женщине выглядела с его стороны неожиданной. На столике рядом с бокалом минеральной воды лежала вся в пятнах газета.

— Не читали?

И указал на заголовок, набранный крупным шрифтом:

«Дело Фершо

Господин Дюранрюэль, генеральный прокурор, подписал постановление на арест Дьедонне Фершо, убийцы негров, о чем мы неоднократно рассказывали нашим читателям.

Постановление было тотчас передано по телеграфу в прокуратуру Кана, где Дьедонне Фершо обосновался после приезда во Францию.

Эта новость вызвала легкую панику на бирже, где курс акций некоторых колониальных компаний, контролируемых братьями Фершо, стал резко падать».

Движением подбородка он указал на ногу:

— Заметили?

— Да.

— Разыскивать станут человека с деревяшкой, а я купил себе новую, каучуковую ногу. Правда, с ней мне не очень удобно. Трудно ходить. Но так благоразумнее.

Он был в восторге от новых ботинок и от фуражки, с удовольствием поглядывая на себя в зеркало.

Фершо смахивал на старого служащего судоходной компании или мелкого чиновника, живущего у моря и разыгрывающего из себя капитана дальнего плавания.

— Мы едем двухчасовым поездом. А теперь пора пообедать.

Он выбрал скромный ресторан со столами, накрытыми гофрированными бумажными скатертями и с салфетками в кольцах для завсегдатаев.

— Они уверены, что я скрываюсь в Бельгии.

Мишель тоже подумал, что они направляются в Бельгию. Но, сделав ряд пересадок, остановок на вокзалах, разлучаясь и снова воссоединяясь, проведя и вторую ночь без сна, наблюдая, как за грязными окнами мелькают названия разных станций, они в конце концов окончательно остановились в Дюнкерке.

Фершо ни разу не прилег с тех пор, как они выехали из Кана. Но лихорадка спала, дрожь в пальцах прекратилась, на лбу не было испарины. Он был бледен, впалые щеки еще более подчеркивали худобу лица. Отросшая борода хоть и была седая, однако не придавала внешности ее владельца убогий вид, а, напротив, делала ее неприметной.

— Я намерен опять дать вам поручение, Моде. На этот раз можете идти вместе с женой. Я не хочу останавливаться в отеле — туда сразу наведается полиция. Найдите какой-нибудь дом и снимите комнаты. Поскромнее, и лучше в районе порта.

Удаляясь, Лина и Мишель подумали об одном и том же: может быть, он хочет воспользоваться их отсутствием чтобы сбежать?

Они не сделали и двух шагов, как, словно догадавшись, о чем они думают, Фершо вернул их и отдал Мишелю свой чемодан:

— Вам лучше явиться с багажом.

— Но…

Мишелю стало неловко. Ведь покупая таким образом, Фершо оказывался в их руках. Достаточно ли он знал их? От волнения у Мишеля навернулись слезы.

— Видишь, — сказал он Лине по дороге, — какой это человек! Уверен, когда ты узнаешь его, как я…

К его удивлению, она не стала возражать. Они долго бродили, читая объявления на окнах низких домов в многолюдном районе порта. Временами, чтобы навести справку, Мишель заходил в кабачок и всякий раз выпивал рюмку.

Их поиски, которым, казалось, не будет конца, все же закончились успешно, и вот теперь они лежали, ожидая наступления дня или прихода сна, в постели с неопределенным запахом — Лина утверждала, что пахнет водорослями, которыми набит матрас.

Уличный шум понемногу приобрел реальное значение — это был грохот пришедших в движение вагонов, лязганье буферов неподалеку от дома, гудки заводов, созывавших рабочих. Начал работу и находившийся поблизости кран.

— Ты не спишь?

— Нет.

— Мы надолго здесь?

— Не знаю. Думаю, да.

— На что он надеется?

На этот вопрос Мишель тоже не мог ответить, хотя и начал смутно догадываться. Теперь ему удавалось лучше разбираться в реакциях необыкновенного человека, с которым он жил несколько недель и чьи поступки сначала так раздражали его. Но Мишель не мог поделиться с Линой своими ощущениями — они были слишком сложными и смутными.

Скажем, он начал догадываться, что только тоской можно было объяснить то презрение, с которым Фершо относился к вещам и людям. Но эта тоска была отлична от той, которую мог бы испытывать он, Мишель. Бесконечная, холодная тоска человека много повидавшего, все понявшего, вернувшегося к истокам и оценившего наконец всю тяжесть человеческого одиночества. Эта тоска была одинаковой в парижском дворе, и в доме в дюнах или в старом аристократическом особняке на улице Канонисс. Можно было догадаться, что Фершо уже испытал эту тоску на своей моторке, пока мотался в ней по рекам Убанги.

Он сделал все, что было в его силах. Дальше идти было некуда. Ему принадлежала обширная территория, где он был подлинным хозяином. Можно было легко предположить, что именно ради того, чтобы отвлечься, он и начал эту настойчивую и несколько наивную борьбу с чиновником Аронделем.

Быть может, также — но это было совсем маловероятно — он даже нарочно бросил вызов, скуки ради решив разрушить свою империю.

Разве не испытывал он облегчения, снова противопоставляя себя противнику, для чего ему пришлось отправиться во Францию, от которой он совсем отвык, где ему было не по себе и где пришлось снять в качестве убежища первый попавшийся дом в дюнах?

Бороться! Но не с тем, чтобы угодить в первый же капкан, как животное в лесу, не для того, чтобы позволить запереть себя в четырех стенах тюрьмы или психушки!

Сознание опасности подстегивало его в такой степени, что, несмотря на припадок малярии, он сорвался с места и вот уже два дня мотался по дорогам не выказывая никаких признаков усталости.

Спал ли он сейчас?

Эти два дня и особенно ночи сблизили их. Составной частью их новых отношений стала и Лина.

Они записались у вдовы Снук под именем супругов Манье. Точнее, никто не стал их записывать, потому что не предложили регистрационной книги. Они просто назвали себя так, и их пустили на постой. Мишель объяснил, что отец его жены г-н Дантю, бывший моряк, страдает неврастенией, и врач посоветовал ему подышать морским воздухом.