Татьяна Степанова - Готическая коллекция

— Машь-я, Ма-шень-ка…

Катя посмотрела на дубовую дверь прямо за кафедрой. Что там? Ризница? Дверь была приоткрыта — узенькая темная щель.

— Михель, — шепнула Катя и кивнула. Линк понял, подошел к двери и внезапно рывком распахнул ее. В сумрак стремительно юркнула невысокая щупленькая фигурка.

— Не надо бояться. Машь-я, нас не бояться. Выходить. — Линк цепко ухватил прятавшуюся за руку и попытался вывести из ризницы. И тут все увидели, что это просто девочка лет двенадцати — тощий нескладный подросток в болоньевой куртке не по росту, мешковатых спортивных штанах и резиновых ботах, почти по щиколотку вымазанных илом и грязью.

— Крикунцова, ты? Ты как здесь? Чего прячешься от нас? — воскликнул Катюшин. И в его голосе Катя чутким ухом уловила облегчение. Она и сама теперь узнала девочку — та самая странная, явно не совсем нормальная, что приходила уже к Линку.

— Не бояться, не надо, — мягко сказал девочке Линк. Он попытался вывести ее из ризницы, но она судорожно пятилась, цепляясь свободной рукой за косяк. Бледное личико ее кривилось в плаксивой гримасе, а взгляд мутных голубых глаз перебегал с предмета на предмет. Но вот она словно сделала над собой некое усилие и прямо взглянула на них, сгрудившихся в проходе. Тут позади раздался скрип и стук закрывшейся двери — в церковь вошел кто-то еще.

Крикунцова вдруг дернулась сильнее, пытаясь вырвать руку у Линка.

— Отпусти меня, — тоненький голосок ее срывался на визг, — пусссти!

Взгляд ее скользнул по Кате, и вдруг глаза девочки испуганно расширились. Лицо скривила судорога, и она, тыча вперед свободной рукой, дико закричала:

— Пусти меня, пусти, а то он зарежет меня, как и ту, другую!

Все замерли. Катя оглянулась, Крикунцова тыкала в стоявшего позади нее Кравченко. Он был выше их всех.

— Что тут творится? Кто это так орет, как ненормальный? — раздался от двери тревожный мужской голос. — Кого это я зарежу, вы что?

Все оглянулись. От двери по проходу между скамьями шел Иван Дергачев. Крикунцова дико вскрикнула, а следом болезненно вскрикнул Линк:

— Ой, она меня кусать. — Он отдернул руку, выпустив девочку.

Та шарахнулась в сторону, протиснулась между сдвинутыми скамьями и сложенными штабелями досками, вскочила на какой-то ящик, спрыгнула и опрометью кинулась к входной двери.

— Дергачев, закрой дверь! — крикнул Катюшин. — Крикунцова, успокойся, тебя тут никто не тронет!

Но, увы… Все произошло слишком быстро. Они все еще толпились в проходе, мешая друг другу. Ближе всех к двери был Дергачев, но и он опоздал. Крикунцова прошмыгнула мимо и…

— Вот чертовка ненормальная! — Дергачев обернулся от дверей. — Прямо под руку нырнула. Юркая мелюзга… Ну, все, вон по дорожке уже мчится во все лопатки. Пятки сверкают.

— Кто-нибудь хоть что-нибудь понимает? — несчастным голосом спросил Мещерский. — Чей это ребенок? Она что — больная, что ли?

Катюшин кивнул и постучал кулаком себя по лбу.

Катя подумала: «Какой знакомый жест».

— Она меня кусать. — Линк массировал кисть, на коже отпечатались следы зубов. — Она нас пугаться.

Она часто сюда приходить. Я ей давать еда, одежда, игрушка.

— Михель, я тебе сорок раз говорил, — Катюшин досадливо поморщился, — оставь ты эту свою благотворительность. Крикунцовой самой вещи не давай.

Если хочешь помогать ей, вызови сюда бабку ее, Марью Петровну. Она за Машкой смотрит. А самой девчонке что ни дай — либо в траве потеряет, либо мамаша-пьяница у нее заберет, пропьет.

— Но она просить, как мне отказать больной голодный ребенок?! — жалобно воскликнул Линк.

— Да не голодная она, а блажная, — Катюшин покачал головой. — Шизофреничка она. Слышали, как орет? Напугали мы ее. Как же, она сама кого хошь испугает. Пол вон весь изгваздала, — он посмотрел на Кравченко. — А о чем это она тут голосила, а?

— А что вы на меня так смотрите, лейтенант? — спросил Кравченко.

— Она бояться. Что кто-то ее зарезать, как ту, другую. — Линк вдруг всплеснул руками. — Иван, ну зачем ты ее отпускать?

— Что я вам, спринтер, что ли? Я и так обалдел. — Дергачев пожал плечами. — Я, как мы с тобой и договаривались, проводку пришел смотреть. Вдруг слышу, тут вопли какие-то дикие, словно кошку за хвост тянут.

— Послушайте, ну а что же мы стоим? — сказал вдруг молчавший доселе Базис. Катя вообще удивилась, увидев его в церкви, он же вроде оставался у машины? — Что же это мы вот так и отпустили ее? Что она там кричала? А вдруг она и правда могла что-то видеть? Она ведь вечно тут по берегу шляется. Я ее сколько раз замечал. И тут, у пруда, и на пляже, и в роще, на кладбище.

— Не у старой ли березы? — быстро спросила Катя.

— Ну да, и там. Пацанье наше вечно туда шастает.

Ну, и она тоже. И к нам она иногда заходит. Юля ее кормит. У нее мать-то пьянь пьянью, они в Рыбачьем живут. А тут в поселке у нее бабка. Хорошая женщина, раньше кассиршей в магазине работала. Мать-то вроде прав лишили родительских, так бабка ей теперь за всех родителей родитель. Слушайте, — Базис оглядел их, — мне, честное слово, кажется, что Крикунцова могла…

— Она домой, наверное, дунула, к бабке под крыло, — быстро перебил его Катюшин. — Ну, поедем, подбрось-ка меня, Илюша, до Марьи Петровны.

— Конечно, какой разговор. — Базис повернул к двери.

— Я ничего не понимаю. Совершенно, — сказал Мещерский. — А чего вы все прямо остолбенели, когда эти следы на полу увидели?

— Мы просто растерялись.., от неожиданности, — ответила Марта.

И в ответе ее между двумя этими фразами была крохотная, но красноречивая пауза, на которую никто не обратил внимания, кроме Кати.

— А вы… Вас как зовут? А то ехали вместе, говорили, а я даже имени вашего не знаю?

— Сергей. Сережа. — Щеки Мещерского покрылись румянцем. Он смутился.

— Ну, мы все просто немножко растерялись, Сережа, — мягко сказала Марта, глянув на Линка. — Здесь такое случается. Иногда.

— Надо посоветоваться. Срочно, — шепнул Катюшин Кате, проходя мимо нее к двери. — Я к Крикунновым, потом в опорный. Сможешь туда подойти где-нибудь минут через сорок?

К опорному пункту Катя подошла даже раньше. Оставив Линка, Дергачева и Марту в церкви, они втроем решили возвращаться в гостиницу. Настроение резко упало. Кравченко притворно жаловался на изжогу.

Мещерский хмурился. Он явно о чем-то думал, но с Катей не заговаривал. Возле почты все невольно замедлили шаг. Кругом на обычно пустой и тихой центральной площади Морского шумел, галдел, торговал рынок. Увидеть такое количество народа было даже как-то чудно. Но оказалось, это местная традиция в конце июля — рыбная ярмарка.

— И не надо удочки забрасывать трудиться, — заметила Катя, кивая на ящики со свежей рыбой, громоздившиеся возле грузовиков «Газелей». — Вот что, я в треске этой вашей мало что смыслю, а вы — рыбаки со стажем. Вот и идите, купите что-нибудь к ужину. Юлии отдадим, попросим приготовить.