Татьяна Степанова - Готическая коллекция

— Тебе просто покоя не дает, что Преториус тебя проигнорировал, — сказала Катя. — По-моему, все это вздор.

— Ладно, это мое дело. — Катюшин обиделся. — Эх ты, а я думал тебя наповал сразить. А ты тоже что-то того, ромашка.

— Что — того? — спросила Катя, думая совсем не о прослушанной только что записи. — Клим, пожалуйста, выражайся нормальным языком.

— Бледно реагируешь, — передразнил ее Катюшин и небрежно швырнул диктофон в ящик стола. — Ну все, до вечера. Не смею надоедать. А то муж хватится…

После обеда по предложению Кати они мирно загорали на пляже. Сильно парило. Где-то над морем собирался дождь. На закате небо стало оранжевым. Вдоль горизонта поплыли фиолетовые облака, как полки на параде. Первое облако было похоже на гриб, второе — на ежа, седьмое — на кактус, тринадцатое — на зубастого злого волка.

— Ты как мыслишь, эта девчонка действительно что-то видела? — спросил Мещерский.

После долгого сонного послеобеденного молчания и созерцания небесного свода вопрос прозвучал, словно корабельный колокол: полундра, все по местам.

— Что-то из головы у меня не идет эта девчонка. — Мещерский перевернулся на живот, подставляя закатному солнцу порозовевшую спину.

— Показала-то она при всех свидетелях на тебя, моя радость. — Катя хищно пощекотала дремлющего, точнее притворяющегося, что дремлет, Кравченко. — Ну-ка, признавайтесь, где вы были с восьми до одиннадцати?

— Ну, она могла его просто с кем-то спутать, — заметил Мещерский.

— С кем это меня можно спутать? — Кравченко живо открыл глаза. — Это мою-то яркую внешность?

— Не ори мне в ухо. — Мещерский откатился по песку. — А перепутать она тебя могла с тем, кто почудился ей похожим на тебя. Это ж шизо, больной мозг.

Тут тысячи ассоциаций сразу могли возникнуть.

— Или же она сделала это намеренно, — сказала Катя, — отвлекала внимание от кого-то другого.

— От кого? — хмыкнул Кравченко.

— Ну, кроме нас, там еще были люди. Но это все равно что гадать на кофейной гуще — что она там хотела нам сказать, что выразить. Нет, я хочу сама с ней поговорить. — Катя вздохнула. — И возможно, даже сегодня вечером, если участковый здешний раскачается. Мы с ним сходим к Крикунцовой домой.

Мещерский покосился на Кравченко. Тот вроде бы снова созерцал облака: тридцать шестое — копия вороны на заборе, сороковое — кленовый лист.

— Если получится, ты меня проводишь к Крикунцовым? — спросила Катя Драгоценного В.А.

— Вот правильно, вместе идите, — встрял Мещерский, — может, девочка еще разик на тебя, Вадик, взглянет и…

— Ив обморок шлепнется? Ах, я ужасен, ах я опасен, — прорычал Кравченко, — я бегаю по Африке и лопаю детей… Катька, да прекрати ты меня щекотать!

Он вскочил, сгреб ее в охапку, поднял с песка.

— Все, мочить без пощады! Мочить! Эй, Серега, да она ж еще тут ни разу в море не окуналась!

— Пусти, холодно, ай! Вода — лед, пусти. — Катя сражалась за свою свободу отчаянно, но больше для вида.

А вода оказалась как на грех теплой, прогретой солнцем на мелководье. Кравченко отпустил ее, и Катя поплыла. Крохотные соленые волны плескали в лицо.

Катя закружилась в воде как юла, брызгаясь на Кравченко, бултыхая ногами. Потом перевернулась на спину. Ну и небо тут — как на юге! Небо стало медно-золотым, облака потемнели: вот сорок пятое облако — точь-в-точь гроздь спелого винограда, а вот пятидесятое — как чьи-то пышные кудрявые волосы, растрепанные ветром. Вспыхнули последние закатные лучи, море покрылось пурпурной рябью. Катя плыла, наслаждаясь каждым своим движением. Тело в воде было послушным, легким, просто невесомым. Облака, освещенные солнцем, внезапно из темных сделались золотыми. Как кудри Водяного… Катя опустила лицо в воду — ровное песчаное дно. Зеленая мгла внизу.

А вдруг прямо сейчас мелькнет серебристый плавник?

«Рыба, пловец» — вспомнились странные слова Линка.

Когда она вышла на берег, Кравченко и Мещерский все еще совершали свой фирменный заплыв — кто кого? Катя вытерлась досуха, закуталась в полотенце и села на песок. Смотрела, как играют на воде оранжевые блики — вспыхивают, гаснут, точно искры… «Печален Водяного взгляд, а волосы золотом горят».

Она увидела, как из моря на берег вышел человек и направился к ней — темный стройный силуэт. Тень.

Ведь если долго смотреть против солнца, черты неразличимы, даже знакомые, любимые, родные. Видна лишь тень.

— Держи подарочек со дна морского.

Что-то мокрое легко упало ей на колени. Катя вздрогнула: Кравченко, вышедший на берег, наклонился за полотенцем. Катя подняла брошенный им подарок и замерла — это был восхитительный крупный кусок янтаря. У нее не было слов — как, неужели он отыскал для нее эту красоту? Сам, сейчас, на дне, без акваланга, без снаряжения?

— Нравится? — услышала она ехидный голос Мещерского. Он тоже выбрался на берег и теперь скакал на одной ноге — ему в ухо, как всегда, попала вода. — Это Дергачев тебе презентовал.

Катя посмотрела на Драгоценного В.А.

— Шутка, — сказал он.

— Дергачев тебе принес, а Вадька сунул в карман да и забыл. Хорошо, я ему сейчас напомнил. — Мещерский звонко шлепал себя по груди.

Катя положила янтарь на песок. Он сразу как-то потускнел.

— За что же он мне это подарил? — спросила она.

— Видно, за то, что на колокольне его узрела и нас остановиться заставила. — Мещерский поднял полотенце и начал усердно вытираться, словно от этого зависела его жизнь и счастье. — А на колокольню-то за ним, дураком, нам лезть пришлось.

— Выходит, он нас видел тогда, — сказала Катя, — выходит, он был не таким уж пьяным и невменяемым, как хотел казаться.

Мещерский встряхнул полотенцем.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил он.

Катя молчала. Кравченко нагнулся, поднял янтарь и опустил его в Катину пляжную сумку.

Дождь, собиравшийся над морем, пришел в поселок. Сначала редкий и робкий, он все расходился и расходился и к ночи уже настырно и нудно барабанил по крышам Морского. Рыбный базар затих, свернулся, с тем чтобы с самого раннего утра, несмотря на непогоду, снова открыть торговлю. В связи с базаром народа в Морское понаехало немало. На площади, на причале, в гостинице, в баре слышалась литовская, русская, польская речь. Возле «Пана Спортсмена» на автостоянке выстроилась вереница грузовых трейлеров. Почти все номера в гостинице на этот вечер оказались заняты. Юлия, оживленная, энергичная, облачившаяся ради такого случая в строгий стильный деловой костюм менеджера, цвела как роза, с улыбкой вручая постояльцам ключи от номеров.

— Вот так и живем, так и существуем, — шепнула она Кате, подошедшей за ключом. — Я сегодня как белка в колесе, не присела еще. Сейчас закончу тут, в бар перейду. Там сегодня этот прибирает.., новенький.