Татьяна Степанова - Темный инстинкт

— Это такое состояние духа, Егор, — ответила Наталья Алексеевна. — И мистики никакой тут нет, хотя… Есть медицинское понятие одержимости, есть церковное, но думаю, они уж слишком категоричны, противоречивы и…

А если проще… Представьте, что вы всем своим существом сосредоточены на какой-то идее, которая внезапно по ряду независящих от вас обстоятельств стала вдруг смыслом всей вашей жизни. Я назвала Пустовалова одержимым, но это метафора. Одержимый не обязательно психически больной.

— И это не болезнь мозга?

— С медицинской точки зрения, точнее, с моей собственной, — Наталья Алексеевна устало улыбнулась, — совсем нет.

— Ну, значит, я — ОДЕРЖИМЫЙ, — Шипов сцепил пальцы. — Я одержим одной-единственной идеей: я хочу знать, кто убил Андрея. Пустовалов, ну?

— Ты уже задавал этот вопрос, — вместо Натальи Алексеевны ответил Кравченко. — Умей слушать и оценивать, как на твои вопросы отвечают. Выводы же делай сам, парень.

— Какие выводы? Ну какие?!

— Пойдем, дружок, — Кравченко потащил его со стула. — Третий час ночи. Наталье Алексеевне, которой ты так громко восхищался, пора дать покой.

— Так получилось, Егор, что Пустовалов унес с собой все свои тайны, может быть, и тайну гибели твоего брата, — Наталья Алексеевна вздохнула. — Очень жаль, что ВСЕ ТАК ГЛУПО получилось. Не следовало твоим коллегам, Шура, идти так грубо напролом. Можно было и без насилия. Я думаю, шанс был все-таки…

— А ты подай на нас в суд, — фыркнул Сидоров. — Пострадала, мол, вследствие безграмотных действий. Только торопись, Наташка. А то все, что мы видели, причешут, подлакируют, да так, что и не узнаешь — это было на самом деле или что-то другое. Понапишут опять своих методичек, инструкций, приказик сообразят. Возведут всю ту нашу сегодняшнюю хреновину, эту "операцию "Ы", — он через силу улыбнулся, — в образец профессионализма.

А что? Не могут, скажешь? Наш шеф, ежели захочет, сможет все. У него связи знаешь какие? Тут граница, таможня, машины из Финляндии табуном прут, ну, кое-кто и пользуется. А кто все на месте организует, чтобы с таможней не было проблем, с транспортировкой? Шеф. Ну и мы тоже крохи подбираем, — Сидоров пьяно хмыкнул. — Ладно.

Операция "Ы" наша сегодняшняя, что ж.., с точки зрения результата конечного оно вроде бы и ничего, обошлось: заложники живы, свободны. А уж какой ценой… Любой. Цель оправдывает средства, так, что ли, доктор мой Айболит?

Победителя-то не судят, а?

— Ты — победитель, — тихо сказала Наталья Алексеевна. — Так что же еще тебе надо?

В комнате стало тихо-тихо. Потом Сидоров кашлянул, вышел во двор (никакого хлопка дверью, никакого шума).

— Ему бесполезно возражать. Он все равно сядет за руль, даже вот такой, — Наталья Алексеевна смотрела на пустые бутылки. — Я прошу вас, Вадим, только не позволяйте ему ехать быстро.

— Обещаю. Не позволю, — Кравченко поклонился и поцеловал докторше здоровую руку — теплую, мягкую, чуть дрожавшую. — Выздоравливайте. И спасибо вам.

— За что? — она улыбнулась.

Кравченко пожал плечами. Рассказывать «за что» было бы слишком длинно. А коротко это выразилось бы в банальнейшем «за все». Но этой женщине, как и той, в доме над озером, банальностей говорить не хотелось. Гордость не позволяла.

— Прощайте, — сказал он. — Наверное, больше мы с вами не увидимся.

Он ошибся. Встретились они очень скоро. И встреча эта не прошла бесследно.

С утра снова шел дождь. Пузырились лужи, вода мутными струями хлестала по водостокам. В саду все выглядело непривлекательно: растрепанные ветром кусты, раскисший гравий, осклизлые камни. Диваны-качели пришлось срочно накрывать брезентовым чехлом. Тенты и плетеную мебель убрать в сарай.

Однако, несмотря на ненастье, настроение в доме было приподнятым. Мещерский вспоминал, какая истерическая тревога царила здесь вчера, когда Зверев по просьбе Марины Ивановны несколько раз звонил в отдел милиции, тщетно пытаясь выяснить судьбу Шилова, пистолета и Кравченко, а ему постоянно отвечали, что информацией не располагают. Как потом на машине примчались сторожа и сообщили, что в городе «черт знает что творится — какой-то ненормальный заперся в квартире, угрожая убить жильцов». Как уже вечером Зверев поймал сообщение местного радио о том, что «задержание опасного преступника на Октябрьской улице и освобождение заложников прошло успешно».

Потом наконец позвонил Кравченко и велел передать Марине Ивановне, что с Шиповым все в порядке, дело с пистолетом «утряслось пока что», беглец из сумасшедшего дома мертв и… «Скажи ей, Серега, что можно в деле гибели ее мужа поставить точку.., если она пожелает, конечно, эту точку поставить. Скажи — ей самой теперь решать. Словом, ты найдешь, как это сказать. А мы с Егором еще маленько задержимся, так что не волнуйтесь. У нас все нормально».

Вернулись они только в третьем часу утра. Сидоров с грехом пополам довез их до ворот, мигнул фарами и так же с грехом пополам отбыл восвояси. Шипов, еле державшийся на ногах, едва не перебудил весь дом.

— Где Марина Ивановна, я хочу ее видеть! — заявил он, когда Кравченко и Майя Тихоновна (она снова не спала, жалуясь на бессонницу, сидела в гостиной, читала книгу) пытались его урезонить. — Майя Тихоновна — ша! Ос-с-ставьте вы меня в покое, вы ничего не понимаете. Ни-че-го! Пустите меня, мне надо с ней поговорить!

— Тише, с ума, что ли, сошел? — шипела аккомпаниаторша. — Она спит, не смей к ней, слышишь? Егор, я кому говорю?! Не смей!

Но Шипов-младший, шатаясь, ринулся через весь дом и ударом ноги распахнул белые двери спальни. Марина Ивановна, приняв снотворное, крепко спала, уткнувшись в подушку. Когда Кравченко на цыпочках прокрался в спальню, то увидел, что Егор стоит у ее кровати на коленях.

— Прекрати. Не буди ее, слышишь? Ну брось, пойдем, — Кравченко потянул его за кожаную безрукавку, — не время сейчас для таких игр, парень. Да и не по возрасту они тебе.

— Уйди, — Шипов прятал глаза. — Будь человеком. Ну пожалуйста.

И Кравченко ушел спать: черт с вами со всеми. Этот длинный день пора было закончить. Хоть как-нибудь.

Спал он долго — пропустил и дождь, и завтрак. И как ему впоследствии казалось, что-то еще, очень и очень важное.

А Мещерский поднялся в половине восьмого. И сразу ощутил, что атмосфера в доме стала совершенно иной.

В столовой Александра Порфирьевна, бодро попыхивая «козьей ножкой», накрывала на стол. Дым самодельной сигары уносился в открытое окно, под струи дождя. На подоконнике работал радиоприемник: передавали духовную музыку.

— Доброе утро, Александра Порфирьевна, — поздоровался Мещерский.

— Здравствуйте, Сереженька. Какое утро-то сегодня, а? Хоть потоп вселенский, а на душе вроде легче. Садитесь, я сейчас окно закрою. Это я проветриваю, Мариночка не любит, когда накурено, ей вредно. Давайте я вам кофейку налью горяченького.