Татьяна Степанова - Темный инстинкт

Сверху спускались Новлянские и Файруз.

— Теперь здесь все пойдет значительно быстрее, — деловито вещал Пит. — Убийцу нашли. А что он себе башку проломил — туда ему и дорога, меньше возни бюрократической будет. Завтра, а лучше даже сегодня после обеда тебе, Агахаша, надо съездить в морг, узнать насчет тела и как-то с похоронами определиться. Доброе утро, Сергей.

Тетя Шура, у вас сегодня восхитительно свежий цвет лица.

Мне, пожалуйста, бутерброды с сыром и морковью, два яйца и томатный сок.

— Хорошо, деточка, — Александра Порфирьевна приняла заказ. — Алисочка, а тебе что?

— Ничего.

— Совсем? Завтракать не будешь, что ли?

— Завтракать не буду. — Алиса, однако, за стол села, положила руки ладонями на скатерть. Смотрела на залитый дождем сад.

Когда в столовую вошел Зверев, она все продолжала смотреть в одну точку.

— Сереженька, если не трудно, сходите за Мариной, — попросила домработница. — А то остынет все, а она не любит, когда мне по второму разу разогревать приходится.

И Майе скажите, чтобы поторапливалась.

Мещерский пересек холл, гостиную, музыкальный зал.

В панорамное окно было видно, как Егор Шипов, трезвый как стеклышко, в одних шортах под проливным дождем подтягивается на турнике, укрепленном между двух сосен.

Мещерский невольно позавидовал его выносливости: на улице заметно похолодало, а этому мальчишке все нипочем — вон пар какой от него валит. Знай себе сальто крутит, поворот, кувырок — мышцы у юнца как тугие шары, пресс такой, что закачаешься, плечи — почти как у Кравченко. Что и говорить — настоящий качок этот меньшой братец. Сильное красивое животное. Самец. А что еще женщинам надо?

— Егор, не боитесь простудиться? — Мещерский вышел на террасу. — Пойдемте завтракать.

— Сейчас, спасибо. Надо немножко в форму прийти! — Шипов оперся на турник грудью. — Дождь теплый, грибной.

Зверева и ее аккомпаниаторша находились в спальне.

Оттуда доносились их громкие голоса — беседа шла на повышенных тонах. Прежде чем постучать, Мещерский чуть помедлил.

— А я говорю: не делай этого! — пылкий призыв, а точнее, команда Майи Тихоновны. — Потом сама сто раз пожалеешь. Ведь это же блажь. Ну согласись — это ничего больше, как фантастическая блажь!

— Может быть, — голос Зверевой раздраженный, глухой.

— Ты меня послушай. Разве я давала когда-нибудь тебе дурные советы?

— Нет, Майечка. Но даже твои самые лучшие советы мне иногда хотелось не слышать.

— Ах вот даже как?

— Занимайся, пожалуйста, своими делами, хорошо? Со своими я как-нибудь разберусь сама.

— Марина Ивановна, можно? — тут Мещерский постучал в дверь. — Завтракать зовут.

— Уже идем, спасибо, — ответ — хором, поспешно, вежливо.

Озадаченный, Мещерский поплелся назад. В столовой Корсаков — без повязки, гладковыбритый, с чистыми, отливающими золотистым шелком волосами, одетый в нарядный белый свитер и белые джинсы, — подвинул стул Мещерскому и шепнул:

— Привет, спали хорошо?

— Отлично, — Мещерский выбрал на блюде тост поподжаристей.

— Ребята поздно вчера вернулись?

— Угу, — Мещерский хрустел тостом. — Так нализались на радостях, что вся эта история благополучно завершилась: псих в мир иной откочевал. Туда ему и дорога.

— Он ведь еще одно убийство совершил?

— Да. Зарубил какого-то инвалида. Потом заложников взял. Словом, жуткий тип. Все, с кошмаром покончено, — Мещерский покачал головой. — А знаете что, Дима?

— Что?

— Сидорова следовало бы теперь принудить публично извиниться. А если откажется — заставить по суду.

— А это возможно?

— Если захотеть — да. Я бы на вашем месте его прежних безобразий вот так без последствий не оставлял бы.

Они должны нести ответственность за свои действия.

— Ох, не умею я этого, — Корсаков поморщился. — Да пошел он куда подальше! Еще связываться с этим кретином.

— С кем это вы там связываться не хотите? — Зверев с томным видом улыбнулся, добавил себе сливки в кофе, попробовал и добавил еще.

— Да с тем громилой из угрозыска, — Корсаков уныло глядел на сахарницу. — Он, конечно, работает варварскими методами. Людей оскорбляет ни за что ни про что. Но и его понять можно. Такое напряжение, такая сволочная у него работа… А ну их всех в болото. Что с похоронами решили, Григорий Иванович?

— Агахан уже сегодня обо всем попытается договориться, — Зверев потянулся к вазе с фруктами, выбрал персик. — Дальше уже это дело волокитить им смысла нет.

И так все ясно. Неделя уже пролетела, как Андрея с нами…

— Шесть дней, — сказала вдруг Алиса. — Не неделя — меньше. Со дня его смерти прошло шесть дней. Я считала.

Тут все примолкли ради приличия — ангел грусти пролетел. Зверев протянул девушке персик.

— Не хочу, — она опустила глаза.

— Очень сладкий, — в его голосе — только мягкость и грусть. Отеческие чувства. Никакого желания, никакого кокетства, — Я не хочу.

— Как мед. Попробуй. — Он взял ее за руку. Подержал секунду, потом положил персик на открытую ладонь.

— Я же сказала, не хочу! — Алиса резко дернулась.

Персик покатился по скатерти прямо к тарелке сидящего напротив Новлянского.

Обычно крайне бдительный к выходкам сестры, «яппи» на этот раз и бровью не повел.

— Гриша, ты что к моей принцессе пристаешь? — Зверева и Майя Тихоновна — обе в скромных домашних платьях (однако эта скромность была произведением лучшего европейского Дома мод) — усаживались за стол. Певица кротко улыбнулась брату.

— А мне хочется к ней приставать. Отчего-то. — Зверев взял из вазы другой персик, надкусил. — Лисенок сегодня постится.

— Лиса, у тебя ничего не болит? Как себя чувствуешь? — заботливо осведомилась Зверева.

— Спасибо, хорошо. Прекрасно.

— Тебе надо больше бывать на воздухе и больше есть.

Смотри, совсем прозрачная стала. Приедем в Москву, сделаем полное обследование — думаю, диету твою пора пересмотреть. Если врачи позволят, осенью поедешь в Зальцбург, там есть клиника хорошая, мне говорили. Живот сегодня не болел?

— Нет.

— Ну, тогда все хорошо. Очень сыро в доме, — Зверева уже обернулась к Файрузу. — Надо протопить камины в гостиной и зале.

— Может, прибавить отопления? — секретарь кашлянул. — Простите, я правильно выразился, как это по-русски…

— Мы тебя поняли, Агахан, — Зверева наградила и секретаря царственно-благосклонной улыбкой. — Нет, не надо отопления. Достаточно хорошенько протопить камины.

— А мы на даче в холода печку всегда топили, — Майя Тихоновна положила себе на тарелку яичницу-глазунью с ветчиной и помидорами. — Милое дело: дрова в печке трещат, убаюкивают. Все эти ваши новомодные обогреватели, эти камины-душегубки — муть. То ли дело печь — вот это вещь. В Европе вся эта жантильная видимость только из-за их несусветной жадности пропагандируется.