Татьяна Степанова - Темный инстинкт

— Согласитесь, в наших тихих местах колодец — это весьма необычное место для покойника, — подал реплику Сидоров. — Особенно заведомо забитый колодец. Чудное место, если учесть, сколько усилий потребовалось, чтобы его туда взгромоздить. Но если предположить, что человек, убивший гражданина Шилова, больше всего на свете опасался оказаться в числе грешников, оскверняющих землю…

— Каждое предположение следует доводить до конца, офицер, — голос Файруза дрогнул. — По-вашему, если Андрея нашли на колодце, значит, его убить я именно потому, что у моих предков было принято так погребать мертвых? — от волнения он даже начал ошибаться, строя фразы.

— А разве в таком предположении в данной ситуации нет ничего рационального? — парировал Сидоров. — По-моему, кое-что все-таки есть.

— По-вашему? — Файруз, задавая свой вопрос, смотрел, однако, на Новлянского, а тот по-прежнему не удостаивал его вниманием. — А зачем тогда, по-вашему, мне убить Андрея? Хоронить — да, ладно, можно на меня подумать, но убить? За что я должен убить его? Что он мне плохого сделать? А Майю Тихоновну? Или ее тоже нашли погребенной по обрядам зартошти?!

«Вот Файруз и подвел нас к тому, что Кравченко называет НЕУСТАНОВЛЕННЫМ МОТИВОМ, — подумал Мещерский. — Если даже детали совпадут и способ совершения первого убийства обернется против него, главного мы пока все равно предъявить ему не сможем: причины. И если убийца — он, он это прекрасно знает».

Однако у Сидорова подход ко всем этим сложностям был чрезвычайно простой:

— Причину убийств установит следствие, — заявил он грозно. — И не надо повышать голос, мы вас прекрасно слышим, уважаемый. До вчерашнего происшествия очередь дойдет, не беспокойтесь. Но сначала разъясните нам вот что: куда это вы уезжали на своей машине в то утро, когда убили гражданина Шилова?

Секретарь огромным усилием воли вернул себе остатки самообладания.

— Я никогда не делал из этого тайны, офицер.

— Однако следователю, вас допрашивавшему, вы ничего не сказали.

— Госпожа следователь прокуратуры не спрашивала меня, куда я ездил, она спросила: видел ли я Андрея с одиннадцати до двух часов дня.

— Не стоит пререкаться, уважаемый, — оборвал его Сидоров. — Я вам задал вопрос, а вы увиливаете от ответа.

— Я не увиливаю. У меня было свободное время, и я мог проводить его по своему личному усмотрению. — Файруз снова выражался гладкими, несколько напыщенными фразами.

— И где же вы его проводили? Как?

— Я находился с женщиной.

— Да неужели? С какой же? Фамилия, адрес.

— Фамилию не знаю, зовут Алина, работает в баре на площади в Сортавале. Блондинка. Крашеная.

По кислому выражению сидоровской физиономии Мещерский понял: блондинка Алина из бара действительно существует. Наверняка местная интердевочка по обслуживанию гостей со средствами. В каждом городишке, пусть самом захудалом, такие водятся, а тут курорт — граница…

— Ладно, проверим, — опер тяжко вздохнул. — К слову сказать — она ж путанка, СПИДа не боитесь?

— Мужчина, когда он с женщиной, ничего не должен бояться, на то он и мужчина, — в голосе секретаря сквозило презрение. — У трусов родятся горбатые дети.

«Ишь ты, восточный сладострастник, рахат-лукум, — размышлял Кравченко. — А впрочем, Алиса как-то намекала на эти его пылкие склонности. Конечно, мужик он интересный, с деньгами, кровь южная, а тут сиди сиднем возле этих: подай-принеси. Ну и тянет расслабиться. Это мы тут как монахи все, одни только думы думаем, а он жизни радуется».

— Во сколько вы вернулись из Сортавалы? — продолжал допрос опер.

— Около двух, точно не помню, сразу перед вами, Марина Ивановна отпускает меня обычно только на половину дня.

— А вы к Алинке с утречка. Ну правильно. Вечером-то у нее самая работа: на клиента больше пятнадцати минут не тратит, а таксы не снижает, — хмыкнул Сидоров. — А возвращались вы по шоссе мимо стройки?

— Нет, ехал вдоль озера.

— И это означает, что Шилова вы не видали. И не убивали, — опер смотрел, как Файруз зажигает уже третью сигарету. — Ладненько, пусть так пока будет. Теперь поговорим о вчерашнем утре: вы были дома, к девочкам не таскались…

— Я все уже рассказал следователю.

— Все ли?

— Абсолютно. По этому делу мне ничего не известно.

— Зато, представьте, нам сегодня кое-что новенькое известно стало, уважаемый, согласно результатам дактилоскопической экспертизы, в гостиной вы основательно наследили. А значит, вы там были.

— Разве я это отрицаю? — Файруз пожал плечами.

— Не отрицаете, но и не рассказываете всей правды, вот что мне кажется.

— А что я должен рассказать? Утром Марина Ивановна жаловалась на сырость в доме. После завтрака я растопил камин в зале. Потом с этой же целью пошел в гостиную.

— Гражданку Даро вы там видели?

— Да, но она пришла чуть позже меня.

— А свидетели утверждают, что вы вышли из музыкального зала сразу следом за ней.

Файруз уже в который раз тяжело взглянул на Новлянского.

— Я задержался: по дороге зашел вот сюда, в кабинет.

— За бумагой для растопки? — тихо осведомился Кравченко.

— Нет. Мне нужно было сделать один деловой звонок.

К сожалению, я не дозвонился, линия была занята.

— А как же тогда получилось, что потерпевшая пришла в гостиную позже вас, если вы еще звонили куда-то? — настаивал Сидоров.

— Не знаю. Может, Майя зашла еще куда-нибудь?

В конце концов, там туалет направо по коридору! — секретарь начинал опять волноваться. — Я говорю правду: я возился с камином, пришла Майя Тихоновна, включила телевизор. И я покинул комнату.

— Вы вернулись в музыкальный зал?

— Сразу же! Я думал, Марина Ивановна сядет к роялю — это большой подарок, я не хотел пропустить. Да я отсутствовал всего минут семь-десять!

Кравченко и Мещерский многозначительно переглянулись.

— В коридоре или в дверях зала вы ни с кем не столкнулись? — спросил Кравченко.

— Нет.

— И не заметили, что кто-то выходил из зала?

— Я заметил только, как в зал вошли вы, Вадим, — Файруз выдавил из себя некое подобие кривой усмешки. — А вы не заметили никого в коридоре?

— Сейчас вопросы задают тебе, — сказал Новлянский и прислушался тревожно: за дверью начинался какой-то непонятный шум. — Отвечай, не то сотрудник милиции подумает, что мы что-то скрываем.

Агахан встал. Они с «яппи» были одного роста. И теперь, когда иранец так волновался, было заметно, насколько он старше Новлянского, несмотря на всю свою внешнюю моложавость.

— Я никогда ничего не скрывал ни от властей, ни от вас, — сказал он. — И то, что я из семьи зартошти, тоже.

Прежде это значения не имело.

— Это стало иметь значение после того, как Андрея убили таким варварским способом, — отрезал Пит.