Татьяна Степанова - Темный инстинкт

Зороастрийцы почитают основателя своей религии пророка Заратустру, а также свои священные книги — в частности, «Авесту». И огромную роль в их культе играет огонь.

— Ну точно, они ж огнепоклонники. Я где-то читал, — поддакнул Кравченко.

— Совершенно верно — огнепоклонники! — с жаром продолжал Мещерский. — Огонь для них священная стихия. А также и все другие: земля, вода, воздух. И вот поэтому у зороастрийцев, или парсов, распространен поразительный погребальный обряд…

Сидоров сначала слушал с недоверчивым видом, но по мере того как рассказ Мещерского продвигался вперед, выражение лица опера менялось. В глазах появлялись знакомые огоньки интереса.

— Ну вы и даете, — повторил он свою любимую фразу. — Ведь это кому рассказать — не поверят, чтобы у нас в районе, здесь… Черт возьми, но действительно в этом что-то есть.., возможно, есть… Хотя бы что-то объясняется…

Но… Эх, была не была! Как бы нам потолковать с этим вашим огнепоклонником половчее? Только бы не спугнуть… Ребята, а ведь придется на этот раз сообща на него навалиться. Я ж ни бельмеса в этом зороастризме не понимаю, даже спросить не знаю о чем, — он выжидательно взглянул на Мещерского.

— Я бы, конечно, помог вам провести эту беседу, но… — Мещерский колебался: «Ишь ты, опер, мало тебе Кравченко в конфидентах липовых, еще и на меня свои обязанности перекладываешь». — Но я не специалист по Ирану, хотя и учился в Институте Азии и Африки… Кое-что мне известно, но сначала бы надо все-таки почитать, подготовиться…

— Некогда читать, милый ты мой! Да и книги такие где я тебе тут достану? Нет уж, ты постарайся, вспомни. — Опер уже снова так и лучился энергией, словно батарейка «Энерджайзер». — Такие события — убийство за убийством, — а ему почитать! Прямо сейчас надо, слышишь, с ним разговоры говорить! Уж не подведи. А как бы нам встретиться с этим вашим секретарем?

— Думаю, в этом как раз проблемы нет никакой, встретимся прямо сейчас в совершенно домашней обстановке. — Кравченко обернулся к Новлянскому. — Петр, мне кажется, тебе следует пригласить товарища капитана на дружеский завтрак.

Новлянский кивнул, обвел взглядом поляну, колодец, кусты и сосны на холме, и в глазах его отразилось удовлетворение. Так радуется рыбак, когда крупная рыба заглатывает закинутый им крючок.

Когда они вернулись в дом, в столовой Александра Порфирьевна уже накрывала на стол. Вся в черном, со скорбно сжатыми губами и распухшим от слез лицом, она двигалась как автомат: стелила скатерть, расставляла тарелки. Зверев сидел в зале буфета: следил за включенной кофеваркой. Выглядел он скверно: лицо помятое, кожа землистая, под глазами мешки: похмелье давало себя знать. Появлению Сидорова, казалось, никто из них не удивился. То, что в доме теперь постоянно будет присутствовать кто-то из сотрудников милиции, казалось уже чуть ли не нормой.

— Хитрый домик где тут у вас? Прямо по курсу? — шепнул опер Кравченко.

Тот повел страждущего по коридору к заветной двери, но там оказалось занято. Потом утробно заурчав унитаз, из туалетной появился Георгий Шипов в синем халате своего покойного брата. Лицо парня показалось Кравченко странным: поклонник дуче совершенно не походил на счастливчика, пережившего ночь любви: бледный, хмурый, под глазами синие круги, взгляд пустой. Шипов поздоровался с ними за руку (она была мокрой после мытья) и на глазах у всех демонстративно вернулся в спальню Зверевой.

В замке снова повернули ключ.

Когда остальные домочадцы усаживались за стол, Зверев отправился за Мариной Ивановной лично. Но вернулся быстро и один — по-видимому, его даже не впустили в спальню.

— Марина не хочет завтракать, — сказал он хрипло. — И просит, чтобы ее более не беспокоили.

Но кто действительно изменился в лице при виде восседающего за столом опера, так это Корсаков. Воспоминания о «жесткой беседе» были, видимо, у него еще весьма жгучи.

— День добрый, Дима, вот тут местечко рядышком со мной, прошу. — Опер по-хозяйски выдвинул стул, но Корсаков демонстративно сел в дальний конец стола рядом с Алисой. Бинты он снял: порез на ладони был заклеен полосой пластыря.

Файруз пришел позже всех, вежливо поздоровался, сел на свое обычное место у окна и сообщил во всеуслышание, что только что разговаривал по телефону с племянником Майи Тихоновны, который хотел знать, что же произошло с его теткой.

— Я сказал, что это прискорбный несчастный случай, больше пока все равно мы сказать ничего не можем.., в интересах следствия. Так? — Он взглянул на Сидорова, а потом обернулся к Новлянскому:

— Петр, я правильно поступил?

— Разумно, — ответил тот.

Мещерский почти ничего не ел: его душило волнение.

Он думал о том, что произойдет тут через несколько минут.

Как он будет разговаривать с Файрузом? Станет ли их беседа ключом к разгадке сгустившейся в этом доме тайны?

ОГНЕПОКЛОННИК… Он смотрел на иранца. Бог мой, да это словно персонаж из легенды! Легенды о великом персидском царстве, сумрачных храмах и священном пламени, гимнах «Авесты» и причудливом мире арийских богов и героев. Седая старина, и надо же, осколок ее в строгом костюме от «Карло Понти», в белоснежнейшей сорочке и дорогом галстуке спокойно попивает кофе за столом напротив: безукоризненный пробор в смоляных волосах, перстень с агатом, радиотелефон, персональный компьютер…

— Агахан, вы закончили завтракать? Нам надо с вами потолковать об очень важном деле. Немедленно, — сказал Кравченко, — пройдемте в вашу комнату.

— Это дело касается нашей семьи, — объявил Новлянский и первым направился в бывший кабинет своего отца.

Когда они все вошли туда, он плотно прикрыл дверь и прислонился к ней спиной.

— Действительно, Агахан, дело касается семьи Марины Ивановны, и, зная вашу ей преданность, мы рассчитываем на то, что вы будете искренни с нами и не сочтете наше любопытство чем-то враждебным и назойливым. — Мещерский начинал издалека: главное — вежливость. Этот парень не из тех, с кем можно обращаться бесцеремонно.

— Я слушаю вас внимательно. — Файруз уселся в кожаное кресло за письменный стол.

— Вас уже подробно допрашивал следователь, но и мы в свою очередь хотели бы получить от вас кое-какие объяснения. Словом… — Мещерский запнулся. — Мы хотели бы поговорить с вами о вас, Агахан.

— Обо мне? А что конкретно вас интересует?

— Пожалуйста, расскажите поподробнее о вашей семье. Она ведь осталась в Иране?

— Да. Сестры вышли замуж. Родители умерли. Несколько лет назад.

— А кто был по профессии ваш отец?

— Врач. Он работал в клинике Красного Креста и Полумесяца при представительстве ООН в Тегеране. Одно время даже лечил семью лидера Национального фронта Шапура Бахтияра. Позже его пациентами были в основном европейцы, жившие в столице.