Михаил Кривич - Бюст на родине героя

Увлеченный поединком, он не замечал нас. Лейтенант-гаишник был на голову его выше и килограммов на сорок тяжелее, Левушке же приходилось рассчитывать лишь на свою ловкость и неукротимую волю к победе, удесятеренную лютой ненавистью к ГАИ. Да, добряк Левка, неспособный обидеть муху, готовый отдать незнакомому человеку последнюю рубаху, на дух не переносил автоинспекторов, то и дело вступал с ними в конфликты и в результате постоянно ездил без прав, по временным бумажкам.

Сейчас очередной конфликт был в самом разгаре. Его причину нетрудно было реконструировать. Очевидно, поджидая нас, Левка ненадолго оставил «козла» в самом что ни на есть запретном месте, и лейтенант стал откручивать передний номерной знак. Лева застал его за этим занятием и немедленно вступил в борьбу. Стало быть, мы появились вовремя.

— Мандаты наголо! — скомандовал Стас, извлекая из бумажника удостоверение телевидения, и шагнул к схватке.

Мы тоже приблизились. В этот момент Левушка блистательно выполнял свой коронный прием: крепко ухватившись за железную пластину, он перестал упираться, и лейтенант, что называется, провалился — полетел назад, едва не сев на асфальт. Воспользовавшись его замешательством, Левка резко рванул железяку в сторону и завладел ею. Сделано было классно — я еле удержался, чтобы не зааплодировать.

— Бога ради, простите, капитан, — сказал Стас, обращаясь к взбешенному, красному от натуги лейтенанту. — Не беспокойтесь, с водителем мы разберемся и накажем его. Вы понимаете, встречаем очень важного гостя, — Стас широким жестом указал на меня, — из Америки, да… Водитель хотел подать машину как лучше, ну вот и поставил под знак. Еще раз — извините.

Лейтенант посмотрел на меня, окинул взглядом «козла», и в глазах его явственно проступило недоверие. Но я уже протягивал ему нераспечатанный блок «Мальборо» и зажигалку.

— Ну нельзя же так… — заговорил наконец лейтенант, еще тяжело дыша. — Ну мог бы водитель по-хорошему… сказать… объяснить что к чему. Я бы понял… Всегда можно договориться…

— Понимаю вас, капитан, прекрасно понимаю. — рокотал Стас, обнимая гаишника за плечи. — Можете быть спокойны, больше такое не повторится. Ну, будьте здоровы, мы поехали.

Все время, пока шли переговоры, Артем крепко держал Левушку, а тот взъерошенным воробьем рвался из рук. Отпускать его было нельзя, ибо Левушкина ненависть вновь могла вылиться в непредсказуемые действия и перечеркнуть миротворческие усилия Стаса. Был у нас уже такой случай совсем недавно, весною.

Ехали на этом же «козле» за город, на дачу, ехали той же компанией: Артем, Стас, я и Левушка за рулем. Гнали от души, за сто. Инспектор из лютого подмосковного дивизиона тормознул Левушку и отобрал у него права. Стас, как всегда, виртуозно вел переговоры, а виновник стоял поодаль, глядя в землю и ковыряя в ней носком ботинка. Наконец умиротворенный инспектор протянул ему документы и заметил напоследок — так, для порядка, — мол, возвращаю вам, товарищ водитель, права, а вы уж впредь не превышайте скорость, и вообще не грех бы машину помыть. Левушке бы благодарно кивнуть, схватить права и дуть с места происшествия. А он тяжело посмотрел на инспектора и брякнул: «А пошел ты на хуй!» За свою принципиальность Левушка на пару месяцев лишился прав, и одному Богу ведомо, сколько стоило нам труда и денег получить их обратно.

Эта печальная история еще свежа в нашей памяти, поэтому Артем, ни слова не говоря, запихнул Леву на водительское место, мы мгновенно расселись, и «козел» тронулся, смачно стрельнув выхлопной трубой. Левушка, по своему обыкновению, хорошо взял с места, и вот мы уже понеслись по шоссе, обгоняя «волги», «жигули» и иномарки.

Споро шел наш «козел», даром что неказист. Но есть, как ни обидно, машины и помощнее, и побыстрее. Сзади требовательно погудели, да не по-нашему, а как-то пронзительно и угрожающе. Я обернулся и увидел горящие фары прямо на хвосте нашего «козла». Еще раз гуднули и еще. Ох как не хотелось уступать дорогу, но сила силу ломит, а скорость — скорость. Левушка матюгнулся в усы и взял вправо. И мимо нас, словно «козел» встал на месте, просвистел «гранд чероки» с теми же нью-йоркскими наворотами, только не темно-синий, а темно-вишневый.

Я успел заметить рядом с водителем благородную голову своего знакомца — высокого, а за его спиной — женскую головку. И мне показалось, скорее всего, только показалось, что эта головка мне тоже знакома — та самая головка, которую, не ровен час, могли оторвать по моей вине.

Я и прежде, в тинистые, подернутые зеленой ряской времена, возвращаясь домой, в Москву, после недельной отлучки, поражался и радовался истинным и мнимым переменам. Меня умиляли сущие пустяки: по-новому оформленная троллейбусная остановка на Тверской, вспыхнувшая на знакомой крыше неоновая реклама, подросший в мое отсутствие на этаж строящийся на выселках, где я живу, дом. К радости примешивалась легкая обида: надо же, мой город жил без меня, и вроде бы даже неплохо. А с недавних пор в голову полезло совсем дурное — вот не станет меня, но все равно будут подыматься этажи, загораться рекламы, ходить по улицам молодые длинноногие бабы в юбках, каких при мне не было, в общем, отряд не заметит потери бойца…

Вот и сейчас всего месяц не был в Москве, а казалось, что Ленинградский проспект, Тверская, Садово-Каретная изменились до неузнаваемости: понаставили палаток-ларьков, что-то сломали и обнесли забором, а забор облепили яркими рекламами, знакомый с детства дом покрыли зеленой вуалью — не иначе за переделку взялись умельцы-турки. А тут еще Артем со Стасом наперебой подкидывают городские новости.

С т а с. Слушай, в палатке на Никольской, рядом с ГУМом, сидельцы выставили во-о-т такой член из пластика.

Я. Ну да?!

А р т е м. Сами видели. Несказанной красоты вещь: розовый, в натуральную величину.

С т а с. Ну уж не совсем чтобы в натуральную — на свой-то давно последний раз смотрел? То-то же. Раза в полтора больше — на зависть кавказцам.

А р т е м. Почему кавказцам? Зачем кавказцам? Всем крещеным и некрещеным.

Л е в а (с каменным лицом, не отрываясь от дороги) . Обрезанным и необрезанным.

Пошли-поехали, ерники…

Я. И что, покупают?

Стас. Врать не стану, при мне не брали. Но дамочки смотрят, облизываются.

Л е в а (мне) . Могу поставить оптовую партию. Но не меньше тысячи штук. Берешь?

Я. П-о-о-шел…

Милые вы мои, как же я по вам соскучился, по рожам вашим и голосам, по ленивому московскому стебу, по розыгрышам и подначкам, по чуши, которую вы несете с самым серьезным выражением, по вашей перманентной готовности помочь, отдать последнее и тут же разыграть, одурачить, сделать козу. И как не хватает здесь Шурки, чтоб подхватить шутку, развить ее, довести до абсурда. Нас четверо плюс он, Шурка, это и был костяк нашего испытанного временем, несгибаемого банного политбюро.