Михаил Кривич - Бюст на родине героя

— Дайте телефон, — сказал я не терпящим возражений тоном. Май переглянулся с хозяином и как-то угодливо протянул мне трубку. Я набрал свой номер, Артем отозвался после первого же гудка.

— Алло, ты меня слушаешь? Слушай внимательно. Сейчас, с минуты на минуту, приедет Слава. Людей, которые его привезут, пока не трогать. Да, отпусти их, никуда не денутся. И немедленно дай знать Стасу. Ты все понял?

— Понял, начальник, — отозвался Артем, и я знал, что он действительно все понял.

— Как только Слава появится, немедленно отзвони мне по телефону «Констеллейшн». Я там. Жду. Пока все.

Я бросил радиотелефон на диван и достал сигареты. Вячеслав Харитонович и Май переглянулись, и мне показалось, что в глазах обоих промелькнула неуверенность. Мы разобрали чашечки с кофе, я закурил.

— Итак… — начал было Вячеслав Харитонович, но я молча покачал головой и показал рукой на трубку.

Прошло несколько минут. Вячеслав Харитонович нервно постукивал длинными пальцами по стеклянной поверхности журнального столика. Май крутил ложечкой в остывшем кофе. Я курил и безразлично смотрел в окно. В конференц-зал бесшумно вошел парень в щегольских штиблетах и устроился на стуле у арки.

Когда наконец зазвонил телефон, Май схватил трубку, молча выслушал и протянул ее мне.

— Это вы, шеф? — Голос Артема звучал серьезно и почтительно, должно быть, на случай параллельной трубки. — Слава дома, все в порядке. Машину, которая его доставила, мы не преследовали, хотя Корсунский, как вы понимаете, хотел открыть огонь на поражение. Из пулемета, который установлен на кухне. — Не выдержал, хрюкнул, давясь от смеха, но продолжал так же серьезно, как начал: — Станислав снял оцепление, но продолжает удерживать под своим контролем мосты, почту, телеграф, телефон, а также факсы, телексы, фаллосы и тампаксы.

— Хорошо, — сказал я. — Ждите, я скоро приеду. Людей пока не отпускайте. У меня все.

Я отложил трубку и посмотрел на хозяев.

— Вот теперь я вас слушаю, — сказал я подчеркнуто спокойно и тут же ощутил прилив крови к голове, почувствовал, как подымаются, накатывают на меня гнев и ненависть к эти людям. — Так что же вы, скоты, делаете! На что вы рассчитываете? Вы… вы…

Пока Слава был в их руках, я с трудом заставлял себя контролировать свои слова и поступки, теперь же отпустил тормоза и вылил на благопристойных хозяев респектабельного офиса ушат отборнейшего мата. Мой приятель, баллонщик из Вешняков, мог гордиться своим учеником.

Хозяева переглядывались, со всей очевидностью не зная, как себя вести. Моя внезапная вспышка застала их врасплох, и я вдруг понял, что инициатива уже не у них, а у меня. Вот только бы не упустить ее.

Мальчишкой я дружил с дворнягой — низкорослым ладно сбитым ржавого цвета кобельком на коротких крепких лапах. Это было удивительное существо — преданное, но независимое и не знающее страха. Жил он сам по себе в старом московском дворе, где было много хозяйских ухоженных собак; его жалели, подкармливали, и он принимал это с королевским достоинством. С таким же достоинством он вел себя, сталкиваясь во дворе с кобелями вдвое выше него ростом и вчетверо тяжелее — своими небольшими карими глазками он, не мигая, смотрел на могучих овчаров, боксеров и сенбернаров. Те могли сбить его одним ударом, могли разорвать в клочья, но не сбивали и не рвали: не выдержав твердого взгляда, сами отводили глаза и уходили в сторону, поджав хвост. Есть у кобелей такое единоборство: кто кого переписает. Собака метит столб, или дерево, или сугроб и отходит в сторону. Вторая делает то же самое, первая идет на второй заход. И так — пока один из кобелей не уступит. В этом конкурсе собачьих меток, собачьих характеров мой кобелек неизменно оставлял за собой последнее слово, даже если у конкурента угрожающе каменел хвост и дыбилась на загривке шерсть: что ж, желаете драться — извольте. Но с ним не дрались, ему уступали.

Не стыжусь признаться, что многому научился у того кобелька и его уроки не раз меня выручали. Кажется, они сгодились мне и сегодня.

Я примчался сюда охваченный страхом за судьбу Славика и готов был униженно молить о возвращении сына, готов был ползать перед ними на коленях, лишь бы его вернули живым и невредимым. Но что-то заставило меня молчать и сохранить достоинство. И кажется, они унюхали во мне силу бойца, дух маленького кобелька, с которым почему-то лучше не связываться. Теперь я понимаю, что в мою пользу сработала даже такая мелкая деталь, как одежда. В панике сорвавшись из дому, я не подумал переодеться — до того ли было. И вот сидел перед тщательно одетыми, разумеется, при галстуках, хозяевами офиса в своей замасленной куртке, которую надеваю, когда вожусь с машиной, и штопанном свитере с оттянутым воротом — чужой и непонятный. Наконец, моя матерная тирада тоже, должно быть, произвела впечатление на Вячеслава Харитоновича и Мая: хрен его знает, может, и впрямь на стороне этого оборванца сила…

Вроде бы все не так плохо. Не надо только упускать инициативу. Ход за мной.

— Итак, я вас внимательно слушаю, — сказал я, поочередно оглядывая сидящих передо мною. — И поначалу сделайте милость, ответьте на три вопроса. Первый. Как следует понимать вашу идиотскую акцию с похищением моего сына? Второй. На что вы рассчитываете, неужели не понимаете, что все это вам так просто не сойдет с рук, не обойдется даром? И последний вопрос: какого хера вам от меня надо?

Я достал новую сигарету, и Май тотчас же поднес зажигалку. Благодарить его я не стал.

— Прежде всего я приношу вам свои самые искренние извинения за инцидент с вашим сыном, — медленно начал Вячеслав Харитонович, не подымая головы, он вертел в руках пустую кофейную чашку. — Это никак не входило в наши планы, но, войдите в мое положение, иначе вы никогда бы не пришли сюда и мы не имели бы возможности вот так запросто поговорить.

— Ваших извинений не принимаю и входить в ваше положение не собираюсь, — сухо сказал я. — Валяйте дальше.

— Что ж, я могу вас понять, — продолжал высокий. — Может быть, когда я изложу вам все по порядку, вы проявите определенную терпимость, и у нас с вами появится какое-то взаимопонимание, я бы сказал, определенные точки соприкосновения.

— Маловерятно, — вставил я.

— И все же, и все же… Я на это очень рассчитываю. Позвольте мне все-таки рассказать вам все по порядку, и, пожалуйста, не перебивайте меня, иначе мы ни до чего не договоримся, только даром потеряем время. — В его голосе прозвучали агрессивные нотки.

Держись, мужик, не дай себя запугать, оставайся маленьким бесстрашным кобельком, подбодрил я себя, а вслух произнес:

— А кто сказал, что я собираюсь о чем-то с вами договариваться?

— Ладно, ладно. Только, пожалуйста, не перебивайте. Так о чем я? Да, еще раз вас заверяю, что мы не имеем ни малейшего отношения к органам, в чем вы нас без малейших оснований подозреваете. И давайте не станем больше к этому возвращаться. Неужели вы, с вашим опытом и знанием жизни, не заметили, что наш стиль работы, наши э… так сказать, приемы в корне отличаются от…