Михаил Кривич - Бюст на родине героя

Я опустил в наполненную водой казенную цветочную вазу кипятильник и принялся одеваться. В это время раздался деликатный стук. Поспешно застегнув молнию на брюках, я крикнул «Войдите!» и обернулся к двери. Дверь отворилась, на пороге стоял седенький тамада, Аркадий Захарович Шик, близкий человек Аркаша.

— Здравствуйте, здравствуйте, а вот и вы! — сказал он, лучезарно улыбаясь. — Вот где я вас нашел.

Здравствуйте, доктор, а вот и мы — я и триппер. Любимая присказка моего доброго приятеля, баллонщика из Вешняков. А еще он скажет, непременно с кавказским акцентом: гора с горой не сходится, а мужчина с мужчиной — с б-о-ольшим удовольствием.

Хотя Олег успел вчера настроить меня против седенького, я пригласил его зайти и разделить со мной утренний кофе — как-никак шурин Натана, его партнер и доверенное лицо в Энске.

— Спасибо, дорогой, кофе я уже пил. Настоящий яд для меня, но никак не могу себе отказать. Мы с вами еще не раз посидим и за чашечкой кофе, и, хе-хе-хе, за рюмочкой, хотя я теперь почти не пью, сахарный диабет, стенокардия, дай вам Бог всего этого не знать, в общем, старческие болячки, — затараторил Аркадий Захарович. — Помните, как в том старом анекдоте: Циля, я наконец понял, почему у нас нет детей, — то, что мы пятьдесят лет принимали за оргазм, оказалось астмой, хе-хе-хе… Да, такие вот дела, молодой человек. А сейчас я к вам буквально на минутку. Даже, если позволите, садиться не буду. Только спрошу, как устроились и не нужна ли моя помощь. И побегу.

Тараторя, он стрелял глазками по углам, как бы удостоверяясь, что я устроился хорошо и никакая опасность мне не угрожает.

Я поблагодарил его.

— Что вы, что вы! Не стоит благодарности. Меня же Натанчик с Дорочкой просили за вами приглядеть. Они так к вам привязались, прямо-таки как к родному сыну. И Натанчик так вам доверяет, так доверяет! Просто не представляю, кого еще он мог попросить о таком одолжении. — Внезапно он резко сменил тон и отрывисто спросил: — Вы собираетесь разыскать этого мерзавца?

— Натан Семенович просил меня найти Степана Сидоровича. И мне самому хочется повидаться с ним, — ответил я. — Я знаю, что у Натана Семеновича есть к нему претензии, но для меня Крутых никакой не мерзавец.

— Так вот, я вас прошу не терять зря времени и…

Тон Шика начал меня раздражать, и я позволил себе прервать его:

— Меня, повторяю, уже попросил Натан Семенович. Этого достаточно.

— Да, да, конечно. Вы совершенно правы, простите меня, дорогой. Вы сами прекрасно знаете, что вам делать. — Аркадий Захарович вновь стал любезен и многословен. — Только это, знаете, такая наша семейная боль, такая боль, что просто не знаю, как описать. Оттого и горячусь. А горячиться никогда не следует. Надо спокойненько во всем разобраться. И вы нам с Натанчиком в этом поможете. Поможете ведь?

— Если сумею.

— Конечно, сумеете. Вы, да не сумеете! Куда человек денется в нашем-то городе? Небось не иголка в стоге сена. Вы знаете, я бы сам, но мне неудобно как-то. Я в городе занимал довольно видное место, потом уехал, для многих это было большой неожиданностью, я бы даже сказал, большой потерей, и вот теперь возвращаюсь и сразу начинаю просить об услуге, — мол, разыщите мне Степана Крутых. И есть, поверьте, кого попросить, — свои люди остались и в горкоме, и в милиции, и в прокуратуре, хоть и много воды утекло. Но неудобно, неудобно… Знаете, здесь привыкли: не Шик просит, а у Шика просят.

Так вы уж, дорогой, постарайтесь. — Он заискивающе смотрел на меня. — Пожалуйста, постарайтесь, а уж мы с Натанчиком так вас отблагодарим…

— Постараюсь, — сухо ответил я.

— Ну вот и отлично. Спасибо вам большое. Я Натанчику с самого начала сказал: у этого человека доброе сердце, он нам поможет. Это я про вас. Так мы, если вы не возражаете, поступим следующим образом. Как разыщете этого господина, дайте знать Олежке, а он — мне. А я повстречаюсь со Степаном Сидоровичем, и мы с ним все наши проблемы уладим. Вот и все. Ах как будет доволен Натанчик! Значит, договорились?

Я кивнул.

— Ну тогда я побежал. Столько лет на чужбине, вы понимаете, так истосковался по друзьям, по родным улицам… Еще раз большое спасибо. И мы еще встретимся, непременно встретимся. Будьте здоровы, дорогой.

Аркадий Захарович аккуратно прикрыл за собой дверь, оставив в гостиной почти ощутимый душок какой-то мерзости: смесь наглости и угодливости, трусости и предательства. Или мне это просто почудилось.

Собственно говоря, начинать поиски Степана можно было, не выходя из номера, — надо просто набрать номер шинного. Но с другой стороны, Олег говорил мне, что Натан и Аркаша делали какие-то звонки из Нью-Йорка. И безуспешно. Разумеется, звонили на завод, домой Степану, куда же еще? Видимо, не все так просто, иначе бы не прибегали к моим услугам.

И все же я решил делать все по порядку. В ящике письменного стола я отыскал городской телефонный справочник, раскрыл на странице с номерами шинного завода и стал размышлять, куда бы позвонить. Собственно, Крутых должны были знать везде, но, наверное, сподручнее обратиться в партком, в состав которого Степан, гордость завода и его парторганизации, да что там завода — всего города, всей городской партийной организации, неизменно входил.

Трубку в парткоме сняли сразу. Как вы сказали? Крутых Степан Сидорович? Как же — помню, работал у нас. Нет, уже несколько лет как уволился. Где он сейчас? Бог его знает. Нет, его домашний телефон у нас, к сожалению, не сохранился, ничем не могу помочь. А вы, собственно, по какому вопросу? Из Москвы, из газеты? Так приезжайте, у нас другие передовики есть.

Я повесил трубку, пролистал справочник и набрал номер общего отдела горкома. Девица, которая мне ответила, пришла в горком недавно, но о Степане конечно же слышала: как же, ему еще бронзовый бюст прямо за нашим зданием установлен, всякий раз, когда идешь через сквер на Первомайский рынок, проходишь мимо. Только ведь он из ветеранов партии, его давным-давно нет в живых. Что вы говорите! Обождите минуточку, я погляжу. Слышно было, как девица шелестит бумагами, потом говорит с кем-то по другому аппарату. Вновь взяв трубку, она сообщила мне, что навела справки и выяснила: товарищ Крутых Степан Сидорович давно уже выведен из бюро горкома, более того, несколько лет назад он исключен из партии за неучастие в работе парторганизации и неуплату членских взносов. Где он, что с ним? Нет, этого в горкоме никто не знает. Может, кто и знает, но вы уж сами поищите, мне, извините, работать надо.

Я не верил своим ушам. Ладно, в том, что Степан уволился с завода, не было ничего особенного: он старше меня на несколько лет, ровесник Натана, а когда человеку сильно за пятьдесят, ему уже трудно управляться с колесищем, которое тянет на четыре-пять центнеров, одна беговая дорожка протектора — ее прилаживают вручную — весит несколько пудов. Конечно, ему могли предложить работу полегче, стал бы мастером, технологом — институт же кончал; мог, наконец, стать наставником, учить молодых сборщиков. Но гордый был, не захотел, должно быть, чтобы при нем били его рекорды. И ушел. Это по-человечески понятно. Но чтобы вылететь из партии за неуплату взносов — быть того не может! Не пропускал ни одного собрания, усталый, еле на ногах держался, но пер после смены в дурацкий, никому не нужный университет марксизма-ленинизма, какие-то семинары проводил, ездил на школы передового опыта. Нет, такие люди платят партвзносы до последнего вздоха. Что-то тут не так.