Андрей Воронин - Слепой. Антикварное золото

Расплатившись за кофе, она пожелала Маевскому приятного аппетита, вежливо отклонила его не слишком настойчивое предложение остаться и разделить с ним трапезу и покинула кафе, торопясь поделиться с Глебом добытой информацией.

Дмитрию опять повезло: он первым заметил блеснувший за поворотом, отразившийся от мокрой кирпичной стены электрический свет и, погасив собственный фонарь, спрятался в какой-то нише, которая очень кстати оказалась рядом.

Свет приближался, становясь ярче. На стене одного из коридоров, хорошо видной с того места, где притаился Дмитрий, корчились, вырастая на глазах, уродливые черные тени.

Вскоре стали слышны негромкие голоса и плеск разбрызгиваемой ногами воды. Потом Дмитрий увидел людей. Их было пятеро, они шли гуськом, освещая себе дорогу прикрепленными к пластмассовым каскам фонарями. Диггеры — любители прогулок под землей, разведчики городских катакомб, знатоки канализационных труб и заброшенных бомбоубежищ.

Дмитрий уже встречался с диггерами, и они оказались вполне приятными, нормальными ребятами — спокойными, доброжелательными и готовыми помочь. Правда, они не скрывали, что считают Крестовского чокнутым из-за того, что гуляет под землей один, без специального снаряжения. «Играешь в русскую рулетку», — неодобрительно сказал ему один из них, а другой помянул какого-то Рыжего, который, как понял Дмитрий, тоже предпочитал исследовать московские подземелья в одиночку.

Но помешать ему никто не пытался. Их самих считало чокнутыми подавляющее большинство так называемых здравомыслящих граждан, но лучше прослыть чокнутым, чем проводить вечера на диване, уныло и привычно ругаясь с женой и непрерывно переключая программы телевизора в бесплодных попытках убежать от вездесущей рекламы.

Так что диггеры Дмитрию не мешали. Иное дело — сотрудники коммунальных служб, технический персонал метро и прочая публика, которой находиться под землей повелевает долг службы! Едва завидев одинокого странника, они кидались на него, как цепные псы, грозя пересчитать кости и даже вызвать милицию, и был случай, когда Крестовскому пришлось спасаться от них бегством. Он тогда заблудился, сбившись со счета поворотов и развилок, и только чудом выбрался на поверхность километрах в пяти от того места, где спустился под землю.

Когда голоса и свет отдалились и пропали за одним из бесчисленных поворотов, Дмитрий включил фонарь и покинул свое убежище. Он развернул запаянную в полиэтилен карту — вернее, самодельную схему, с грехом пополам составленную по описанию, данному предком, Дмитрием Аполлоновичем Крестовским, в его шифрованных записках. Толку от этой схемы было чуть, как, впрочем, и от самих записок, из которых только и явствовало, что Дмитрий, сам того не ожидая, действительно нашел чертовски жирную заначку, достать которую у него оказались руки коротки.

На обороте схемы его рукой был написан краткий конспект расшифровки — заметки о глубинах и расстояниях, количестве поворотов, особых приметах и ориентирах на поверхности. Составить этот конспект оказалось куда труднее, чем поначалу решил Дмитрий. Одни только аршины, сажени и локти чего стоили! Легкомысленный предок, конечно же, не подозревал, что вскоре после его смерти соотечественники примут французскую систему мер и весов и простые, понятные и привычные ему аршины, золотники и фунты отойдут в прошлое. Откуда, в самом деле, ему было знать, что его тезка и отдаленный потомок через сто с лишним лет расшифрует составленное им послание, но будет лишь очень приблизительно представлять, чему равняется верста?

Поэтому, прежде чем предпринять свой первый экскурс в катакомбы, Дмитрий целую неделю просидел в библиотеке, приводя оставленные предком туманные указания в соответствие с ныне действующей метрической системой. Но и потом легче не стало. С конца девятнадцатого века Москва очень сильно изменилась, причем не только на поверхности, но и внизу, под землей. Работая в читальном зале, Дмитрий старательно гнал от себя мысль о том, что спрятанное предком золото еще в тридцатых годах прошлого века нашли какие-нибудь метростроевцы или те, кто прокладывал коммуникации к новым высотным зданиям.

Увы, когда он спустился вниз, оказалось, что его опасения были не так уж далеки от действительности. Все тут было не то и не так, как описывал в своих шифрованных мемуарах Дмитрий Аполлонович. Старые подземелья бесследно исчезли, а на их месте появились новые трубы и коридоры, шедшие не в тех направлениях и пересекавшиеся совсем не под теми углами.

В первый день Дмитрий решил послать эту затею к чертовой бабушке. Такое решение могло бы стать для него спасительным, но Дмитрий, естественно, не знал, что каждый шаг, с огромным трудом сделанный им в избранном направлении, ведет его к гибели. Надежда уже поселилась в сердце; голос давно умершего предка звучал в ушах, суля золотые горы, и слушать его было куда приятнее, чем внимать голосу рассудка.

Дмитрий Аполлонович писал о без малого десяти фунтах золота и драгоценных камней, причем это было не просто золото, не слитки и не лом, а старинные, да что там — древние украшения, за любое из которых коллекционеры всего мира порвали бы друг друга голыми руками.

Он часами блуждал в подземных лабиринтах, раз за разом возвращаясь на одно и то же место. Привыкал, осваивался и понемногу вырабатывал методу. Он учился находить и взламывать потайные железные дверцы и решетки, что перегораживали проходы в старые, никем не используемые части подземелий, он исследовал люки, проломы и провалы, опускаясь все глубже в сырые недра. Он простукивал стены и пробовал их на прочность, нанося по ним молодецкие удары кувалдой; иногда кирпичные перегородки рушились под его ударами, открывая таинственные темные коридоры и залы. Он исследовал их — как правило, безрезультатно, но надежды не терял.

Порой ему удавалось отыскать в дальних, заброшенных уголках этого лабиринта описанные предком приметы. Тогда он ликовал, понимая, что находится на правильном пути, и с удвоенной энергией продолжал поиски.

Время от времени, идя извилистыми коридорами и распугивая крупных крыс, которые не очень-то спешили посторониться, Дмитрий гадал, откуда у лишенного наследства и офицерского жалованья предка вдруг взялись какие-то несметные сокровища и, главное, почему он ими не воспользовался.

Дмитрий шел подземным коридором, ощупывая лучом фонарика стены и пол. В руке у него был длинный проволочный крючок, вроде тех, которыми вскрывают канализационные люки, за спиной в самодельной ременной петле висела, тяжело поддавая в поясницу, купленная в магазине хозяйственных товаров кувалда. На бедре болталась тощая сумка с флягой и парой бутербродов, правый карман куртки оттягивал пневматический пистолет — точная копия девятимиллиметрового полицейского «вальтера»; закуривая, Дмитрий пристраивал крючок под мышку, чтобы освободить руку, а когда на пути встречалась особенно наглая крыса, снова им вооружался, норовя наподдать хвостатой твари, как клюшкой по шайбе. Иногда это ему удавалось, иногда нет; порой, унюхав характерный запашок сочащегося из какой-нибудь трубы газа, он поспешно гасил сигарету и менял направление поисков: там, где лежали газовые трубы, искать ему было нечего.