Андрей Воронин - Слепой. Смерть в подземке

Марат снова рассеянно покивал головой. Все было правильно, но смотреть Ник-Нику прямо в лицо по-прежнему не получалось — взгляд, как намыленный, все время норовил скользнуть куда-то в сторону. Видимо, к этому просто следовало привыкнуть — постепенно, как люди привыкают ко всему на свете, от волос у себя под мышками и до горького осознания того простого факта, что Деда Мороза не существует, что твой папа — не самый сильный и умный, мама — не самая красивая и добрая на свете, да и сам ты — отнюдь не венец мироздания, а такой же человек, как все простые смертные. Привыкнуть к мысли, что ты ничем не лучше окружающих, а в чем-то, может быть, и хуже, нелегко, но это полезная информация: по крайней мере, теперь Марат Дугоев не будет выглядеть в их глазах дураком, каким выглядел — да, пожалуй, и был на самом деле — всего пару недель назад…

— Пить хочется, — сказал он и завертел головой по сторонам. — Слушай, у тебя тут была целая упаковка минералки, позавчера вот этими глазами видел… Куда дел, а?

— В спортзал отвез, — проверяя содержимое очередной сумки перед тем, как ее закрыть, откликнулся Ник-Ник. — Чего ей тут болтаться? Надоело об нее спотыкаться, да и интерьера она, согласись, не украшает…

В молчании, наступившем после этой реплики, ему почудилось что-то странное. Подняв голову, Николай Николаевич увидел, что Марат сидит, держа перед собой на вытянутом пальце разорванную упаковку. Полупрозрачный, как затвердевший туман или сигаретный дым, полиэтилен хранил округлые выпуклости, оставленные боками шести бутылок, на которые недавно был туго натянут.

— Обманывать нехорошо, — сообщил Марат. — Слушай, сколько же надо выпить вина, чтобы заработать такой сушняк?

— Подрастешь — узнаешь, — буркнул Безродный. — Мусорное ведро на кухне, под мойкой. Заодно и напьешься, там в холодильнике сок.

Дугоев легко, одним движением поднял из кресла свое послушное, тренированное тело и, демонстративно помахивая упаковкой, удалился в направлении кухни. «Словно был старик сегодня пьян…» — насмешливо запел он в прихожей. Николай Николаевич наморщил лоб, припоминая, откуда это, и вспомнил: да, была такая песня. «Повесил свой сюртук на спинку стула музыкант…» Тренер удивленно хмыкнул, застегивая сумку: он и не подозревал, что его подопечный знаком с творчеством группы «Воскресенье».

Вообще, приходилось констатировать, что он многого не знает о Марате. В последнее время Барсик, как шутливо называли его партнеры по тренировкам, все чаще удивлял Ник-Ника, демонстрируя качества и стороны характера, о которых тот раньше даже не догадывался. Парень и впрямь взрослел буквально на глазах, и это добавляло тренеру хлопот: будучи пущенным на самотек, этот процесс обещал стать источником новых и весьма неприятных осложнений.

«Минералку ему подавай, — косясь на сумку, в которой лежала боксерская груша, подумал Ник-Ник. — Ишь ты, глазастый!»

Петр Кузьмич обернулся на бегу и прицелился в мелькающую среди тонких зеленовато-серых стволов фигуру. Прицел был верный, но, когда Стрельцов нажал на спуск, выстрела не последовало: сухой щелчок упавшего на пустой патронник бойка возвестил о том, что вместительный магазин на восемнадцать патронов опустел. В следующий миг цель скрылась из вида, уйдя с линии огня. Зарычав сквозь оскаленные зубы, Стрельцов отшвырнул подобранный рядом с телом Каймана пистолет, развернулся и побежал, отводя руками хлещущие по лицу, норовящие выбить глаза, щедро осыпающие волосы и одежду мелкими красноватыми листочками осиновые ветки.

Кайман носил увесистый тупоносый «Хеклер и Кох VP70» с плечевым упором и переключателем в режим стрельбы короткими очередями. Кайману эта популярная в семидесятых годах прошлого века игрушка не помогла; не помогла она и Петру Кузьмичу, и теперь настало время узнать, кто в этом виноват — пистолет, стрелок или тот, в кого стреляли.

Густой молодой осинник был не лучшим местом для игры в догонялки. Его упругие ветви били по лицу и цеплялись за одежду, тонкие кожаные подошвы не предназначенных для подобных прогулок модельных туфель скользили по пестрому ковру опавшей листвы. Острый сучок впился в шелковую подкладку расстегнутого пиджака; Стрельцов почувствовал сильный рывок и, почти не останавливаясь, одним движением выскользнул из пиджака, оставив его вывернутым наизнанку висеть на осине. Пиджак немного покачался из стороны в сторону, заставляя тонкое дерево кланяться, а потом сорвался с сучка и мягко упал на землю. В следующую секунду через него аккуратно перешагнула нога в высоком ботинке на толстой рубчатой подошве. Преследователь не задержался, чтобы подобрать трофей, и не ускорил шаг: он знал, что добыча от него не уйдет.

Оставшись в одной белой рубашке, перекрещенной кожаными ремнями наплечной кобуры, Петр Кузьмич почувствовал себя свободнее. Прохладный осенний воздух без единой молекулы выхлопных газов приятно холодил разгоряченное тело сквозь тонкую ткань, на спине и под мышками быстро высыхал пот. Раздувающиеся ноздри жадно втягивали запахи мертвых листьев и грибной прели; оглядываясь через плечо, беглец время от времени замечал мелькающую за частоколом осиновых стволов темную фигуру преследователя. Приходилось с горечью признать, что последний с самого начала и до этого мгновения целиком и полностью контролирует ситуацию. Он играючи выбил все козыри противника, для чего ему понадобилось всего два точных выстрела и одна граната, которая даже не подумала взорваться — вероятнее всего, потому, что представляла собой обыкновенный муляж. Стрельцов понял, что она не взорвется, лежа носом в мох среди ломких стеблей увядшего папоротника; понимание пришло слишком поздно, о чем возвестила пуля, разбросавшая мох у самых его ног, когда он попытался вернуться к машине.

На какое-то время — к счастью, недолгое — он почувствовал себя полностью деморализованным. Сейчас минутная слабость прошла. Он бежал, потому что иначе было нельзя: это был не его бой, эта игра шла по чужим правилам, и, чтобы победить, нужно было просто выжить. Выжить, перевести дух, собраться с мыслями и дать новый бой, уже на своих условиях и по своим правилам, гарантирующим полную и окончательную победу.

Выжить — это было главное условие будущей победы. Остальное, в том числе и личность того, кого надлежало победить и уничтожить, могло подождать. Этот человек, кажется, был один, что само по себе наводило на некоторые мысли и подозрения. Петр Кузьмич твердо намеревался эти подозрения проверить, но и для этого нужно было прежде всего выжить, уйти, вырваться из этого чахлого осинника. Вот ведь воистину гиблое место, хуже просто не придумаешь!