Андрей Воронин - Слепой. Смерть в подземке

— А ты умный, — парировал Андрей Викторович, вынимая из кармана пистолет. — И именно потому, что такой умный, сидишь сейчас в яме. Ты слишком старательно заметаешь следы, мон шер Пьер, и у меня нет желания ждать, когда ты решишь, что я тоже представляю опасность, потому что слишком много о тебе знаю. Чтобы тебя немного утешить, скажу: на этот раз все будет по-честному, без инсценировок. Ты уже не воскреснешь, старик.

— Поглядим, — сквозь зубы ответил Стрельцов.

— Дискуссия окончена. Ты уволен, — сказал Вышегородцев и выстрелил.

Из ямы послышался глухой шум падения, и наступила тишина. Андрей Викторович посмотрел на распростертое внизу тело, прицелился в окровавленную голову и бессильно уронил руку с пистолетом. Его вдруг замутило, ноги стали ватными, руки перестали слушаться. Вялым движением бросив пистолет в яму, он поспешно отошел на несколько шагов, чтобы самому не упасть следом.

Наемник стоял в сторонке и спокойно курил, равнодушно поблескивая темными стеклами очков.

— Все? — спросил он негромко.

Андрей Викторович кивнул:

— Все.

— В таком случае, может быть…

Наемник красноречиво подвигал сложенными в щепоть пальцами, намекая, что соловья баснями не кормят.

— Не хлебом единым сыт человек, — устало пошутил Вышегородцев.

— Целиком разделяю ваше мнение, — кивнул киллер. — На одном хлебе долго не протянешь, а мясные продукты и овощи нынче вздорожали. Вы хорошо себя чувствуете?

— А что, непохоже? — вынимая из внутреннего кармана пальто и отдавая ему пухлый незапечатанный конверт, высокомерно огрызнулся Андрей Викторович.

— Угу, — бегло осматривая содержимое, кивнул наемник. — Разговоры какие-то странные ведете. Не по делу.

— Есть один вопрос по делу, — сказал Вышегородцев и кивнул на лопату, что косо торчала в куче земли на краю могилы. — Может быть?..

— Нет уж, уважаемый, — решительно отказался киллер, запихивая за пазуху конверт с гонораром. — Сам так сам. Я стрелок, а не могильщик. И потом, вы попробуйте! Увидите, как все разом станет на свои места. Отличный способ понять, не сваляли ли вы дурака, сгоряча всадив пулю в лучшего друга и делового партнера.

— Это как? — удивился Вышегородцев.

— Элементарно. Если, закапывая его, вы будете испытывать сожаления, значит, решение было чересчур поспешным, а может, и вовсе ошибочным. А если нет — значит, дело и впрямь того стоило.

Он стрельнул окурком, с приличного расстояния попав им в могилу и лишний раз доказав тем самым, что по праву считается метким стрелком, а потом, словно поняв, что собеседник не рискует повернуться к нему спиной, сделал ручкой и удалился. Ему понадобилось всего два-три шага, чтобы беззвучно раствориться в молодом осиннике. Проводив его взглядом, Андрей Викторович медленно приблизился к яме и нерешительно взялся за светлую деревянную рукоятку новенькой лопаты.

Первая лопата земли упала Стрельцову на грудь, образовав на грязной, густо пропитавшейся кровью белой рубашке еще одно неровное рыжеватое пятно. Следуя совету наемника, который, надо думать, худо-бедно разбирался в подобных вещах, Вышегородцев прислушался к своим ощущениям. Ни раскаяния, ни сожалений он не испытывал; напротив, это было недурно, а пожалуй, даже по-настоящему хорошо. Ну, хорошо ведь! Как будто избавился наконец от чемодана без ручки, который, прямо как в поговорке, и бросить жалко, и нести невмоготу.

Проверяя себя, Андрей Викторович хорошенько прицелился и отправил следующую порцию суглинка в обиженно отвернутое от него лицо убитого. Рыхлая земля забилась в волосы, наполнила собой ухо и глазницы; еще один точный бросок оставил на виду только часть щеки.

Это было уже не просто хорошо, а прямо-таки расчудесно.

— Ха! — с силой выдохнул Андрей Викторович и, не щадя ни дорогого пальто, ни лайковых перчаток, заработал лопатой, как Павка Корчагин на строительстве узкоколейки.

Когда машина, медленно съехав с дороги, клюнула носом, Глеб поставил рычаг коробки передач в нейтральное положение, открыл дверцу и на ходу легко выпрыгнул из кабины. Высокая, тронутая увяданием и ни разу на протяжении долгого жаркого лета не кошенная трава громко шуршала, хлеща по округлому пластиковому бамперу и соскребая с днища присохшую грязь. Мощный японский внедорожник, мягко мурлыча работающим на холостых оборотах двигателем и постепенно набирая скорость, катился вниз по склону. С треском подмяв под себя ивовый куст, он шумно врезался в темную, как деготь, быструю воду. Взметнулись и опали тяжелые мутноватые волны, вода зашипела, соприкоснувшись с раскаленным металлом, над ее волнующейся поверхностью поплыл пахнущий горячим железом пар. Вдоль бортов забурлил вырывающийся наружу воздух; через предусмотрительно оставленные открытыми окна вода беспрепятственно ворвалась в салон, и процесс погружения пошел быстрее. Он замедлился, когда над пенящейся, плюющейся сердитыми гейзерами водой осталась только округлая, отдаленно похожая на брюшко гигантского насекомого черная корма. Глеб слегка забеспокоился, прикидывая, не прострелить ли заднее стекло, чтобы дать выход воздуху, превратившему машину в поплавок, но тут замок багажника не выдержал давления, крышка откинулась, послышался звук, напоминающий предсмертный выдох, и внедорожник стремительно ушел под воду. На месте его погружения вздулся и опал последний бурлящий гейзер, и река унесла вниз по течению расплывающиеся, тающие, отсвечивающие радужными переливами нефтяной пленки круги.

Глеб огляделся. Вокруг не было ни души, излучина реки и заполонившие луговину заросли ивняка надежно скрывали это место от посторонних взглядов. Жухлая трава медленно распрямлялась, скрывая проложенные скатившимся по береговому склону автомобилем колеи, река торопливо лизала песок, смывая отпечатавшиеся на нем следы протекторов. Ее илистая, густо настоянная на коре затонувших деревьев вода надежно скрывала то, что лежало в глубине, течение унесло бензиновую пленку и вымытый из салона мелкий сор.

Недолгий октябрьский день уже перевалил за середину и начал клониться к вечеру. В прозрачном воздухе явственно чувствовалось дыхание приближающихся холодов, и вид струящейся в нескольких метрах от носков ботинок речной воды, даже если не знать, что лежит в глубине у самого берега, не вызывал ни малейшего желания скинуть одежду и окунуться. Глеб закурил, сунул слегка озябшие ладони в карманы куртки и, повернувшись к реке спиной, стал подниматься по склону.

Выбравшись на дорогу, он оседлал минуту назад выгруженный из машины, кое-как отчищенный от пыли и многолетних напластований куриного помета древний мопед, с третьей попытки завел капризный слабосильный движок и, тарахтя на всю округу, запрыгал по кочкам в сторону деревни.